Серебряные слитки

— Слишком поздно, — ответил я, повторяя то, что говорил в другой день, другой гостье. — Слишком темно. Слишком рискованно… Я хочу, чтобы ты осталась. Сядь рядом со мной, Елена. Посиди с мужчиной у него на балконе и послушай ночь!

Но она осталась там, где стояла.

— Ты был с женщиной?

Было слишком темно, и я не видел ее лица.

— Я занимался делами, — заявил я.

Елена Юстина отвернулась и снова стала смотреть на город. Мои ребра были перевязаны тугой повязкой, и она давила и как с той стороны, где я повредил их в Британии, и с той стороны, где у меня ничего не болело.

— Я так рад тебя видеть!

— Меня? — она гневно повернулась. — Или просто кого-то?

— Тебя, — сказал я.

* * *

— О, Марк, где ты был? — на этот раз, когда она задала этот вопрос, ее голос звучал по-другому.

Я рассказал про набережную и про Веспасиана.

— Это означает, что ты работаешь на императора.

Я работал ради нее.

— Я работаю на себя. Но если мне удастся скопить достаточно денег, он согласен включить меня в список претендентов для перехода во второй разряд.

— Сколько времени для этого понадобится?

— Примерно четыреста лет.

— Я могу подождать!

— Это если я откажусь от еды, а жить буду в бочке под мостом Фабриция. Я не позволю тебе ждать.

— Я буду делать то, что хочу.

Елена Юстина потерла глаза рукой, а когда ее ярость утихла, я понял, что она устала так же, как и я. Я протянул одну руку. Наконец она подошла и устроилась рядом. Я положил руку так, чтобы заслонить любимую от грубой стены. Елена сидела напряженно, немного отклоняясь от меня. Я скинул с ее головы капюшон накидки, в которую она была одета, и стал гладить мягкие волосы. Она внезапно закрыла глаза. Теперь я знал, что это означает желание, а не неудовольствие.

Я заправил ей за ухо выбившуюся из прически прядь и тихо сказал, что мне всегда нравилось, как она укладывает волосы.

— Пока я ждала, мне пришлось прогнать трех девок в неприличных платьях, которые слышали, что ты можешь быть богат… — холодно сообщила Елена, притворяясь, что не слышала моих слов.

Я протянул руку и взял ее ладонь в свою. Подаренное мною кольцо было надето! Я этого ожидал. Хотя не ожидал, что оно окажется на среднем пальце левой руки. Приходила твоя мать, — снова заговорила Елена, успокаивающе сжав мои пальцы. — Она считала, что кто-то должен тут остаться. Она предупредила меня, что, в конце концов, ты появишься, замерзший, усталый, пьяный и несчастный, как Цербер. Она считает, что ничего хорошего тебя не ждет, путного из тебя ничего не выйдет. И кончишь ты плохо.

— Она считает, что мне нужна хорошая женщина.

— А ты сам что думаешь?

— Если я такую найду, то разочарую ее.

— Вы можете разочаровать друг друга. Или…

— Или можем не разочаровать! — осторожно согласился я. — Моя дорогая, дело не в этом.

Минуту спустя Елена заговорила опять.

— Однажды ты сказал, что если бы любил меня, это было бы трагедией? А если я люблю тебя?

— Я тебя прощу, если ты можешь простить себя.

Она открыла рот, чтобы ответить, но я остановил ее, нежно прижав один палец к ее губам.

— Не надо. Я этого не вынесу. Ты видела, как я живу. Я никогда не смогу привести тебя сюда. Ты знаешь о моих перспективах — практически нулевые. Я не могу оскорблять тебя обещаниями. Лучше прими ситуацию так, как есть. Лучше ничего не говори. Лучше беги прочь, пока можешь…

— Слишком поздно, — уныло повторила Елена Юстина мои недавние слова.

Я выпустил ее и закрыл лицо руками.

Момент прошел.

* * *

Огромная ночная бабочка ударилась о мой светильник. Она лежала на столе, даже не опалив крылья, хотя и оглушенная. Ее длина составляла два дюйма, по форме она напоминала стрелу катапульты. У бабочки были коричневые крылья с множеством пятнышек, крепко сложенные. И выглядела она такой же потрясенной, каким я себя чувствовал.

Я встал и осторожно взял бабочку краем туники. Можно быть смелым человеком, но не получать удовольствия от трепыхания живой бабочки в вашей голой руке. Елена потушила лампу.

Я опустил бабочку на цветок в ящике у окна. Она немного покачалась, потом успокоилась. Я оставил ее там — пусть воспользуется шансом улететь или утром станет завтраком голубя. Какое-то время я стоял и смотрел на Рим. Момент прошел, но слова Елены останутся со мной. Когда я буду работать в одиночестве и окажусь в тишине, не отвлекаемый никем и ничем, слова Елены будут со мной.

— Марк! — умоляюще произнесла она.

Я повернулся. От стоявших в комнате ламп на балкон падал мерцающий свет. Его было едва ли достаточно, чтобы рассмотреть лицо девушки, но это не имело значения. Я все про нее знал. Один ее вид, даже ссутулившейся и грустной, с испарившейся самоуверенностью, вызывал во мне одновременно панику и возбуждение. Сердце начинало судорожно биться в груди.

— Ты знаешь, что мне придется отвести тебя домой.

— Завтра, — сказала она мне… — Если ты хочешь, чтобы я осталась.

— Я хочу, чтобы ты осталась, — я сделал шаг вперед, преодолевая разделявшее нас расстояние.