Серебряные слитки

Зная Елену Юстину, я понимал, что удобства не будет никогда. Она относилась к типу людей, которых можно изучать половину жизни и не опасаться, что тебе станет скучно. Если бы у меня был другой статус, я мог бы пожалеть, что у меня нет половины жизни, которую я мог бы на это потратить.

Я не мог себе это позволить. Даже не мог позволить себе ожерелье. Человек с таким состоянием банковского счета, как у меня (обычно в минусе), должен приготовиться к погоне за богатыми вдовушками, причем пожилого возраста, которые будут мне благодарны…

Я поднимался наверх, чувствуя в этом уверенность. Я поднялся до четвертого этажа. Там я изменил свое мнение.

Любовь — это конец. Она совершенная и самовластна. Ужасное облегчение. Я снова спустился вниз и отправился в лавку, где продавали духи.

— Сколько стоит малобатр?

Вероятно, владелец лавки родился с оскорбительной усмешкой на лице. Он назвал мне цену. Я едва ли мог позволить Елене понюхать пробку от флакончика. Бросив гордый взгляд, я заявил ему, что подумаю, потом снова отправился домой.

Ления видела, как я возвращался. Я отстраненно улыбнулся. Это улыбка говорила, что я не стану отвечать на вопросы, после чего снова отправился наверх.

* * *

Вернувшись в свою коморку, я долго стоял на месте, пока на меня не нашло вдохновение. Я отправился в спальню и стал копаться в рюкзаке, который брал с собой в путешествие. Там я нашел небольшой личный запас серебра с рудника в Вебиодуне, затем снова прошагал вниз шесть этажей и оказался на улице. На этот раз я отправился к серебряных дел мастеру. Гордостью его коллекции была закрученная цепочка филигранной работы, с которой по всей внушительной длине свисали крошечные желуди. Эта цепочка идеально подходила под сдержанный вкус, который демонстрировала в выборе одежды и украшений Елена Юстина. Я долго восхищался цепочкой, а, услышав цену, притворился, что думаю остановиться на серьгах. Но от последних работ мастера я отвернулся, поморщившись, затем извлек свое богатство и объяснил, что хочу.

— Наверное, вы смутитесь, если я спрошу вас, где вы это взяли? — усмехнулся серебряных дел мастер.

— Совсем нет, — беспечно ответил я ему. — Я работал рабом на серебряном руднике в Британии.

— Очень смешно! — хмыкнул мастер.

Я отправился домой.

Ления снова меня увидела. Она не потрудилась задать никаких вопросов, а я не потрудился улыбнуться.

* * *

Мои проблемы еще не закончились. Я выгнал виночерпия с балкона, мама должна была прийти, чтобы его отмыть. Она недружелюбно замахнулась на меня тряпкой.

Я улыбнулся матери, что было серьезной ошибкой.

— Ты был с одной из своих танцовщиц!

— Нет, — я схватил тряпку. — Сядь, выпей со мной вина, и я перескажу тебе, что знаменитый Тит Цезарь сказал о твоем славном сыне.

Она на самом деле села, хотя от вина отказалась. Я рассказал ей, как Тит хвалил Феста, и очень сильно налегал на комплименты. Она слушала, но я не замечал никаких изменений в выражении ее лица, затем в конце концов она с серьезным видом попросила вина. Я налил, мы подняли кубки в память о Фесте. Она потягивала вино мелкими глотками, как и обычно сидя очень прямо, словно пила только для того, чтобы не показаться невежливой и поддержать общение.

Лицо моей матери никогда не постареет, только в последние годы кожа как будто устала и больше не выглядела упругой и натянутой на костях. После того как я вернулся из Британии, она казалась мне меньше, чем раньше. Ее обведенные черным глаза останутся яркими, а взгляд пронзительным и умным до самой смерти. Когда-нибудь это случится, и, хотя теперь я тратил столько времени, отбиваясь от ее посягательств на мою жизнь, когда она умрет, я буду в отчаянии.

Я сидел тихо, позволяя ей переварить все, что я сказал.

Никто, даже его подруга никогда не критиковали Феста за то, что он сделал. Мать, получив новость о его самопожертвовании, проверила, чтобы Марина и ребенок были должным образом обеспечены (мною). Люди говорили о нем, мать же никогда не сказала ни слова. Мы все понимали, что потеря этого отличного, шумного, щедрого парня выбила почву у нее из-под ног.

Теперь, находясь вдвоем со мной, она внезапно сказала, что думает на самом деле. Когда я допустил ошибку и назвал его героем, она напряглась еще больше. Лицо стало суровым. Она осушила кубок и резко, с грохотом опустила его на стол.

— Нет, Марк! — резко сказала мама. — Твой брат был дураком!

Наконец она смогла плакать, жалея Феста и думая о его глупости у меня в объятиях, зная, что я всегда считал точно также.

С этого дня при постоянном отсутствии отца я стал главой семьи официально. Все это восприняли нормально. Для того чтобы с этим справиться, очень помогло взросление на целую жизнь.

Глава 50

Вскоре после полудня я наведался в переулок Ворсовщиков.