Серебряные звезды

Геройски сражались и те, кто был направлен в другие полки. Генек Червиньский, раненный во время форсирования Припяти, потом служил в 3-й пехотной дивизии имени Ромуальда Траугутта, участвовал в боях за Варшаву, Померанский вал и Колобжег, после окончания войны в течение многих месяцев гонялся по лесам за бандами реакционного подполья. Его грудь ныне украшают три Креста Храбрых и другие награды. Я недавно встретил его. Он уже майор и исполняет обязанности помощника командира полка по тылу. Зигмунт Магуза стал артиллеристом, прорывал Померанский вал, затем сражался на реке Нейсе, под Будишином, освобождал Чехословакию. Награжден Крестом Храбрых. В настоящее время он майор, командует батальоном. Вацлав Лясковницкий и его жена также прошли боевой путь 1-й армии: он как артиллерист, она как санинструктор. Ян Яроминьский в Киверцах был произведен в хорунжие, служил в тяжелой артиллерии, а когда демобилизовался, был уже поручником.

Эти примеры можно было бы дополнить не одним десятком подобных. Они убедительно доказывают, что бывшие партизаны соединения Гарды выполнили свой солдатский и патриотический долг, сражаясь против захватчиков, а затем против лесных банд. Участие в этой борьбе было для них одновременно дорогой в народную Польшу, оно сделало их творцами новой жизни, рождавшейся в Польше.

Поэтому, завершая свои воспоминания о событиях, которые произошли четверть века назад, я хочу сказать тем, кто любит говорить о потерянном поколении. «Наша жизнь не была прожита напрасно. Это, произошло потому, что тогда, в 1944 году, мы не оттолкнули протянутой нам руки, руки товарищей по борьбе с оккупантами. И хотя многие из нас в те дни еще не все понимали до конца, мы поверили тем, кто сражался за новую, народную Польшу. Совместная борьба, а затем труд в корне изменили наши взгляды, и это привело многих из нас в ряды партии, в ряды активных строителей социализма».

Генерал бригады Ежи Дымковский. Неся свободу Родине

Стояло знойное лето 1944 года. На территории бывшего гитлеровского концентрационного лагеря Майданек, находящегося неподалеку от Люблина, формировались части Войска Польского. Вместе с тысячами других мужчин различного возраста приехал туда и я.

Подхожу к столу, за которым сидят трое в военной форме — офицер, сержант и писарь.

— Откуда прибыл? — спрашивает сержант.

— Из-под Варшавы.

— Сколько тебе лет?

— Восемнадцать, пан сержант.

— Год рождения?

Называю точную дату рождения и чувствую, что невольно краснею.

— Восемнадцать тебе еще будет, а называть надо число полных лет, — поучает меня сержант.

— Восемнадцатый, — поправляюсь я.

— Рост?

Этот вопрос застает меня врасплох. Стараюсь отвечать ровным голосом:

— Метр шестьдесят с чем-то.

Сержант встал, сравнил мой рост со своим (я оказался ему всего по грудь) и ехидно констатировал:

— Не загибай. У меня метр семьдесят пять, а до моего роста тебе четверти метра не хватает.

Сержант ошибся немного — мой рост тогда был сто пятьдесят шесть сантиметров.

— Как же тебя принять, если ты меньше винтовки, — вмешался в разговор офицер, сидевший до этого молча.

— Дайте мне автомат, я из ПШШ умею стрелять, — не успокаивался я. — У меня швабы отца убили, и поэтому я хочу идти на фронт.

Поручник пристально посмотрел на меня и произнес:

— Ну хорошо! Мы тебя возьмем, но знай — возиться с тобой здесь не будут.

Просто не верилось, что меня действительно приняли. Торопливо сообщил остальные анкетные данные и присоединился к группе, ожидавшей очереди в баню, после чего выдавали обмундирование. Волосы мне оставили — такую привилегию имели добровольцы. Примерил полученное обмундирование. Шинель разглядывать не стал (стояла страшная жара), довольно быстро справился с бельем и брюками, но вот форма мне досталась явно на двухметрового великана. Попытался обменять ее. Обратился к сержанту, который выдавал новобранцам обмундирование. Фуражку и форму он заменил, а вот сапог меньшего размера не нашлось. Я упрямо повторял, что сапоги мне велики. Сержант, пораженный подобной наглостью, искоса поглядел на меня и вынес приговор:

— Сапоги как раз, только ноги у тебя слишком маленькие. Катись отсюда, пока я добрый.

* * *

День начался беседой на политические темы. Нам прочитали и разъяснили самый актуальный в те дни документ — первую официально провозглашенную программу народной власти — Манифест Польского Комитета Национального Освобождения. В конце беседы политработник рассказал о последних новостях с фронта. В это время шли бои за правобережную часть Варшавы — Прагу и за плацдармы на западном берегу Вислы под Сандомиром и Пулавами. Он объявил также, что часть солдат из нашего подразделения будет направлена в офицерское училище.