Серебряный бумеранг

Всё, теперь можно отступать назад, к дому. Зелёное поле с железными птицами отдаляется…. Но что это? Собаки неожиданно громко залаяли и дружно побежали в сторону Чавеса. Неужели аромат голубой травы «номби» выветрился и больше не действует? Что теперь делать?

Чавес — быстрый индеец, он хорошо умеет бегать. Свежий ветер в лицо, спасительная сельва всё ближе, уже рукой подать…. Зазвучали автоматные очереди, начали больно жалить дикие пчёлы: в поясницу, в ноги, в голову…

Мягкая влажная трава под затылком, голубое бездонно небо перед глазами.

«А мой хозяин — очень умный человек!», — это было последнее, о чём подумал правильный индеец Чавес перед своей смертью. — «Завтра люди в чёрном и их собаки уйдут. Охраны не будет. Хозяин спокойно придёт на зелёное поле и заберёт фотоаппарат из-под камня…».

Глава восьмая Неприветливая бело-голубая страна

Узкие пологие волны лениво разбегались к далёким берегам, едва различимым в белёсой туманной дымке. Волны имели цвет старинного столового серебра, недавно впопыхах начищенного очень ленивой и безалаберной горничной. Но данный факт нисколько не удивлял многочисленных зрителей, столпившихся вдоль широких бортов судна: на много миль вокруг перед ними простиралась водная гладь, называвшаяся Рио де ла Плата — Серебряная Река, самая широкая река этого бренного мира…

— Серебряный бумеранг! — неожиданно проговорил седоусый господин, внимательно всматриваясь в загадочную даль.

— Простите? — не понял Денис.

— Ну, как же…. Серебряная вода испаряется, превращаясь в белые облака. Белые облака — со временем — становятся чёрными тучами. Чёрные тучи низвергаются над Кордильерами серебряными дождями, которые, в свою очередь, превращаются в воды великой Ла-Платы. Далее — строго по кругу…

Белоснежный многоярусный красавец «Конте Гранде» — знаменитый на весь мир океанский лайнер — медленно и величественно вошёл в широкую гавань Буэнос-Айреса. Бордово-красное предзакатное солнце равнодушно висело над горбатыми портовыми кранами, резкий холодный осенний ветер настойчиво и неучтиво пытался забраться за воротник тонкого плаща.

«Май месяц на дворе, а ветер-то — осенний…», — непроизвольно отметил про себя Денис. — «И это правильно: в южных широтах май месяц — это поздняя осень, а его последняя декада и, вовсе, уже ранняя и суровая зима. Вот такие пироги-перевёртыши, сюрпризы южного полушария. Давненько я здесь не бывал…».

Весна 1955 года — очень странное время, время крутых и действенных перемен: уже умер Сталин, расстрелян Берия, Мессинг, чем-то не понравившийся Хрущёву, был отлучён от Кремля. Впрочем, не смотря на все эти изменения, группа «Омега» — по всем документам — числилась действующим подразделением, более того, имеющим особый статус и напрямую подчиняющимся (в конечной инстанции) Политбюро ЦК КПСС.

В Москве «Омегу» представлял только он — подполковник военной разведки Леонов Денис Евгеньевич, беспартийный, орденоносец, вдовец.

Таня умерла во время тяжёлых родов, полтора года назад. Родилась здоровая девочка, три килограмма шестьсот грамм, Денис назвал малышку Настей. В ведомственный интернат отдавать ребёнка он не стал, нанял пожилую няню — из отставников службы НКВД, да и зажил себе невесёлой жизнью сорокатрёхлетнего бобыля в казённой трёхкомнатной квартире, расположенной на улице со смешным названием — Третья Ямская.

Крест и Мария по-прежнему пребывали в Южной Америке, только перебрались из Уругвая в Аргентину. Эдит Гражар, как было установлено в 1945 году при изучении уцелевшей части архивов гестапо, покончила в камере следственного изолятора жизнь самоубийством, преднамеренно ударившись виском об угол стены. Капитан Галкин плавал где-то в Юго-Восточных тёплых морях…

Сразу после Нового года Дениса вызвал к себе Ворошилов.

В огромном полупустом кабинете было холодно и промозгло, из рассохшихся оконных рам сильно дуло, Климент Ефремович изредка простужено покашливал в кулак, зябко кутаясь в наброшенный на плечи овчинный тулуп.

— Здравствуй, Дэн, проходи, присаживайся, — поприветствовал Дениса Ворошилов. — Что будешь? Чай? Кофе? — нажал на кнопку звонка, кивнул головой заглянувшему в дверь моложавому капитану: — Стакан крепкого сладкого чая для подполковника, пожалуйста!

Во время чаепития Ворошилов молчал, отрешенно посматривая на карниз за окном, где, сильно нахохлившись, сидела старая ворона. Птица, не мигая, смотрела на людей, изредка недовольно пощёлкивая клювом.

— Пошла вон, старая! — неожиданно рассердился маршал и бросил в стекло огрызок синего карандаша.

Раздался глухой звук — от соприкосновения карандаша с оконной рамой. Ворона, недовольно каркнув, сорвалась вниз, и, неуклюже взмахнув крыльями, заложила широкий вираж в сторону покрытой зимним толстым льдом Москвы-реки…

Ворошилов снова раскашлялся, встал из-за стола, разминая затёкшие ноги в светло-бежевых валенках на «резиновом ходу», медленно прошёлся по кабинету, придерживая руками тулуп за кольца желтоватой шерсти.