Серебряный город мечты (СИ)

Обрывчатый диалог, что ведется почему-то на английском. На чужом языке, который я признаю с трудом, перевожу медленно, пропуская часть слов, что тише остальных звучат, будто знакомо-незнакомые голоса то удаляются, то приближаются. Пробиваются сквозь боль и звон в ушах через раз.

А звон этот трансформируется, делается неразборчивым шёпотом, призрачным.

— …она ещё не пришла в себя. Ты ударил её сильнее, чем требовалось!

— Переживаешь?

— Она нужна живой, Войцех, если…

— Если не будет, Ворон. Она жива.

Пожалуй.

Я жива, пусть мир ещё и двоится.

Кружится голова, закрываются глаза, и в разговор, который обо мне, не вникается. Он пропускается мимо, а я разглядываю то, что от заалтарных картин осталось. Каменные рамы, завитушки, лепнина.

Опять символы.

Они складываются в черточки, как на алтаре.

И в прошлый раз мы на него внимания не обратили, а Марта отчего-то промолчала. Она не рассказала о диптихе, который в капелле Рудгардов когда-то был. Два изображения святых или, быть может, сцены из Завета, которые слева и справа от престола в богатом и резном обрамлении высились.

Потом же… фантасмагорические, средневековые, львы видели тех, кто их содрал, забрал.

А я…

…я вижу на месте картин вырезанные в камне слова, читаю в полумраке, в котором тени особо густыми и живыми кажутся. Чудится в обманчивом свете, что буквы проступают, становятся с каждым ударом сердца всё отчетливее.

…Mater nostra…

…Cistercium Mater Nostra…

…цист…

Мне слышится призрачный шёпот, он звучит всё громче. Он вторит, повторяя раз за разом когда-то скрытые ото всех и таящие подсказку слова. И подобное я уже видела, я разбирала только не слова, а буквы, которые ни во что не складывались, потому что…

— Очнулась?

Меня выдёргивают.

Не дают додумать, сделать последний шаг к пониманию, и правильная — я чувствую — мысль ускользает. Она разлетается на сотни осколков, оставляя меня смотреть на Войцеха Страговича, который ко мне подходит.

Он опускается на корточки, разглядывая с холодным интересом немецкого ученого, что новых жертв для опытов отбирает. И зажмуриться под его мертвым взглядом хочется, но… обойдется. Я справляюсь, рассматриваю в ответ его лицо, который, как и голос, невыразительное, какое-то бесцветное.

Из толпы не выделишь.

— Эй, наследница Альжбеты, в себя пришла? — он, отдирая от моих губ скотч, повторяет деловито.

Усаживает, хватая одной рукой за плечо, и отвешенные следом пощечины выходят внезапными. Раз-два, право-лево. Я слышу сначала звук, хлёсткие хлопки, после которых вдруг приходит горячая боль.

Мотается голова, а на языке появляется металлический привкус.

— Зачем ты…

— Для нашего лучшего взаимопонимания, — Войцех Страгович, отвечая на незаконченный вопрос Алехандро, произносит почти ласково, вкрадчиво, впивается ледяными пальцами, заставляя смотреть на себя, в мой подбородок. — Я спрашиваю, ты сразу отвечаешь. И не дуришь. Поняла, Кветослава Крайнова?

— Поняла.

— Молодец, — он хмыкает удовлетворенно, бросает, отпуская моё лицо, почти весело, через плечо. — Видишь, Ворон, какая у нас понятливая и послушная наследница. А ты её ещё упрямой называл. Ошибался, выходит.

Упрямая.

Но не здесь и не сейчас, ибо упрямство дурости не равняется.

— Нам пора идти, — Алехандро, выходя из тени, сообщает негромко, держит в одной руке фонарь, а в другой — пистолет. — Развязывай её.

— Развяжем, конечно, — Войцех кивает согласно, тянется к веревкам, но в последний момент замирает и глаза поднимает, улыбается доброй улыбкой маньяка, сериалы про которых я когда-то любила. — Ты ведь не станешь звать на помощь и бежать, правда?

— Правда, — я подтверждаю.

Облизываю пересохшие губы, на которых кровь чувствуется. Ноют щеки, что от пальцев Войцеха противно горят, и его прикосновения ещё ощущаются, но… плевать, не сейчас. Я пострадаю, если выживу, потом.

А сейчас соглашусь со всем.

И на Алехандро, стоящего за спиной «племянника» Герберта, взгляд переведу, увязну в черноте его глаз и пойму, что да. Он выстрелит, если я заору или побегу. И сомневаться ювелирный принц не станет.

— Мне жаль, Квета, — улыбку, словно читая мои мысли, он кривит печальную, смотрит пристально, насквозь. — Тебе следовало выбрать меня.

— Кто ж знал… — я выговариваю иронично.

Против воли и здравого смысла.

Не к месту, но Алехандро неожиданно усмехается:

— Никто. Когда я увидел тебя первый раз и подошел представиться, я даже подумать не мог, что ты окажешься втянутой в эту историю и всё сложится так. Но…

— Герберт отдал мне куклу, — я усмехаюсь в ответ, отвечаю сама себе на так долго мучавший меня вопрос. — В «Айлес». Он испугался тебя.

— Он видел меня с Войцехом. И был слишком осторожным, чтобы счесть это случайностью, — Алехандро хмыкает невесело, поджимает на миг недовольно губы. — Я не хотел причинять тебе вреда, Квета.

Мило.

Только я вот не проникаюсь, лишь интересуюсь, потирая освобожденные запястья, ехидно:

— Поэтому в Эрлангене меня не догнали, а на дороге не задавили?