Серебряный камень

Судя по всему, старик прекрасно понимал по-берсмальски, но говорил на английском. Интересно почему? Умышленно? Или просто не хватало разговорной практики? Это оставалось для Йена загадкой.

— Мне… — медленно произнес Харбард, — понадобится вестник, посол, чтобы я мог направить его в Вандескард кое с кем переговорить. Там явно планируют большую войну со Срединными Доминионами. По вашим собственным словам, вы чуть было не наткнулись на патруль.

Ивар дель Хивал кивнул:

— Теперь ясно, почему там рыщут солдаты… Уж не по милости ли маркграфа Внутренних Земель?

— Он… к этому руку приложил. А войны допустить нельзя, — жестко заявил Харбард.

— Все «за», — согласился Ивар дель Хивал. — Но кто же этим займется?

— Только не ты, — ответил Харбард. — Что с тобой ни делай, ты был и остаешься преданным вассалом Дома Пламени, и тебя никогда и никем больше считать не будут — ты клялся Огню и Небу, но не мне.

— Так и есть, — кивнул Ивар дель Хивал. — Даже у границы с Вандескардом мне было как-то не по себе. Да и сейчас не по себе. Но, — развел он руками, — что поделаешь?

— Мой знак понесет Йен Сильверстоун. Ты будешь под его защитой — может быть, это тебя убережет.

Ивар дель Хивал нахмурился:

— Я предпочитал бы шансы получше, чем «может быть»…

Йен был растерян. С какой стати Один, или Харбард, или как он там еще себя теперь величает, вдруг возжелал остановить войну? И при чем тут Йен и его товарищи?

— Почему? — Изборожденное морщинами лицо Арни Сельмо оставалось непроницаемым. Вот уж с кем Йен не рискнул бы сразиться в покер. — Почему помешанному на войне Одину, у кого руки по локоть в крови, вдруг захотелось податься в миротворцы? Почему бы вновь не удобрить поля — полить кровью и дерьмом молодых?

Ивар дель Хивал стал подниматься из-за стола.

— Один?..

Черт-черт-черт! Вот уж чего явно не следовало делать, так это злить Харбарда, в особенности теперь, после ухода Фрейи.

— Если бы мне понадобилось, чтобы меня величали Дином, — заговорил Харбард, и в его голосе зазвучали раскаты грома, — я бы так и представлялся. В прежние времена, юнец, я бы голову тебе снес за такие манеры.

Йен почувствовал рукоять «Покорителя великанов», висевшего в ножнах на спинке стула. Конечно, шансов у него против Харбарда маловато…

— Однако людям постарше надо учиться терпению, — ответил Арни. Выдержав взгляд Харбарда, он продолжал: — Они не могут позволить себе юношеского безрассудства. Им нужно учиться взвешивать свои желания и возможности, и, что самое трудное, им необходимо смириться с тем, что приходится прибегать к помощи других. Им приходится разучивать новое и поганое словцо — «улаживать». Им… нет, нам. — Его губы превратились в две ниточки, но руки по-прежнему спокойно лежали на столе. — Если бы ты сам мог сделать то, что необходимо, то не стал бы с нами разговаривать. Так что, Древний, если желаешь начать переговоры, давай сядем за стол, и мы выслушаем твои условия. Давай будем улаживать , Харбард.

Харбард мгновение молчал, сдерживаясь из последних сил, руки его сжались в кулачищи.

— Ладно, пусть так, — сквозь зубы процедил он. Потом, сунув руку в карман, извлек оттуда кольцо и надел его на свой толстый палец. Это было простое украшение — ни узоров, ни надписей, просто изящно свернутая в кольцо полоска золота. Оно напомнило Йену другое кольцо, то, которое он возненавидел, однако сходство было лишь кажущимся. К тому же на этом кольце не было красного камня с тошнотворным символом.

— Надень, — попросил его Харбард, и кольцо неожиданно покатилось по столешнице.

Йен инстинктивно схватил украшение и взвесил в руке — увесистое!.. Он вернул его Харбарду.

— Драупнир? У Одина было кольцо по имени Драупнир. Раз в восемь дней…

— Да-да! — Харбард нетерпеливо взмахнул рукой. — Раз в восемь дней из одного кольца получалось восемь… Всё вестри с их дурацкими сказочками — они просто помешаны на золоте. Если желаешь, называй его «Кольцом Харбарда».

— И ты полагаешь, мне поверят только потому, что у меня какое-то колечко на пальце? — недоверчиво произнес Йен.

Харбард устремил на Йена тяжелый взгляд из-под нависших бровей. Юноша не мог разобрать, какого цвета глаза у Харбарда, хотя смотрел прямо в них, будто птица, загипнотизированная немигающим взором удава.

— Они поверят тебе, как моему посланнику, тому, кто представляет меня на переговорах, Йен Сильверстейн, — пророкотал Харбард так, что даже тарелки на столе звякнули. Помолчав, он уставился на шершавую поверхность стола и стал водить пальцем по лужице пролитого сидра. — Я стар и слаб, Йен Сильверстейн, — вновь заговорил Харбард, и это был не громоподобный глас божества, а тихий тенорок уставшего старика. — Нынче я уже не тот, что прежде, а со временем станет еще хуже. Жена ушла от меня, и не думаю, чтобы ей захотелось возвращаться в раздираемую войной страну.

Он перевел взор на Арни Сельмо:

— Надеюсь, мой юный друг, ты поймешь, как страшно стареть в одиночку.

— Ну, кое-какое представление я имею… — Лицо Арни стало похожим на гранит. — Хватит об этом. Так что мы предпримем?