Серебряный капкан для черного ангела

– В холодильнике оладьи, разогрей. Чаю налью. Хочешь кофе, свари сама, – спокойно отозвалась Аглая, понимая, что на самом деле укоризненный взгляд дочери относится не к теме завтрака. Не нравится ей, что мать уже в который раз просчитывает шаги зятя наперед. Полгода назад Берта уже возвращалась домой. «Вещи не торопись раскладывать по полкам, твой муж вечером за тобой примчится. А ты его простишь, дурочка», – предупредила она тогда дочь и быстро покинула комнату Берты, чтобы не слышать ее гневных возражений…

– Добрая ты, мам… а я тебе вообще родная? Или к порогу подбросили? – спросила Берта вроде бы в шутку, но Аглая насторожилась. Что? Что она как мать делает или говорит не так?

– С чего вдруг такие вопросы? Завтракать не предложила? Так ты здесь такая же хозяйка, как и я. Не в гостях ты здесь, дочь, а дома…

Берта, ничего не ответив, ушла.

«…Ты меня не любишь! Заставлять ребенка стирать руками носки бесчеловечно! Каждый день я их тру, тру!» – кричала ей восьмилетняя Берта, слизывая слезы со щек и натирая хозяйственным мылом пятку белого носка. «Так у тебя их три пары, а в школу ты ходишь пять раз в неделю», – спокойно объясняла ей она. «Так купи еще носоков… нет, носков… три пары, нет, четыре», – уже тихо просила дочь, а Аглая едва сдерживалась, чтобы не сорваться. Ну не может она сейчас ничего купить! В кошельке только мелочь на хлеб, а до получения выплаты по договору еще неделя. И просить она не умеет…

Аглая смотрела на дочь, которая с тарелкой разогретых блинчиков вышла на веранду. Красота Берты была броской, яркой. Контраст волос цвета колоса пшеницы и темно-коричневых, почти черных бровей и ресниц не мог не притянуть взгляд. В школьные годы ее светлая кожа, тронутая на щеках нежным румянцем, летом покрывалась слабым загаром – Берта обычно забывала наносить защитный крем. Благодаря этому в сентябре она не так сильно выделялась среди одноклассников, которые на каникулах каждые выходные ездили с родителями к морю и первого сентября приходили в школу загорелыми почти до черноты. Аглая же море не любила, заразив этой нелюбовью и дочь. Сейчас Берта старательно пряталась от солнечных лучей, но на лице все равно стали появляться мелкие веснушки, почти сливавшиеся с тоном кожи…

– Вкусно? Садись. – Аглая кивком указала на стул. – Ты не ответила на мой вопрос, Берта.

– Не бери в голову, мам. Конечно, я не подкидыш, знаю. Расстроена в хлам, вот и ляпнула…

– Ну, да… ляпнула… а я думай чем не угодила.

– Прости… О! Полисмены пожаловали. – Берта с высоты веранды смотрела в сторону забора. – Аж две машины. Впусти их, мам, я хотя бы оладушки доем.

– Зря ты их вызвала! Проблем теперь не оберешься, – с вновь вернувшейся досадой произнесла Аглая и, не оглядываясь, пошла к калитке.

– Здравствуйте, Аглая Андреевна. Жаль, что продолжение нашего знакомства происходит при таких неприятных обстоятельствах. Представлюсь вам по-новому. Старший следователь Следственного комитета, майор юстиции Мутерперель Федор Николаевич. Ну, показывайте, что вы там на огороде откопали.

«Вот она, крупная пакость. Мне только соседа-мента не хватало. И так полжизни как за колючей проволокой. То есть за высоким забором. Только и слышала от мужа: молчи, не знакомься, избегай расспросов… Лев умер, а привычка прятаться от людских глаз осталась. И страх никуда не ушел. А теперь и надзиратель есть свой, личный. Участок Мутерпереля на пригорке, наш двор – как на ладони. Ох ты ж… засада! Как же я не подумала – он мог видеть, как я труп откопала!» – сообразила Аглая, шагая впереди нового соседа.

Глава 2