Толпа притихла в ожидании, и он начал. Это было здорово. Он ее тоже запомнит. Он никогда не забывал ни своих, ни чужих песен. Серебряная монета ударилась о стену рядом с моей головой и отскочила к коробке. Толпа возмущенно загудела.
– Благодарю вас, - сказал Сильвер, - но не надо больше снарядов, пожалуйста. Если вы вышибите глаз моей подружке, она не сможет подсчитывать выручку.
Его подружка. Я зарделась, почувствовав, что все глаза прикованы ко мне. Потом бродяга, одаривший нас пуговицей, но оставшийся в толпе, сказал:
– А теперь мой заказ. Я хочу послушать, как поет она.
Это было так неожиданно, что я не поверила своим ушам и даже не испугалась. Но пуговичник настаивал:
– Давай! Разве у нее нет голоса? Пусть поет!
Почуяв что-то новенькое, несколько человек хором заявили, что тоже хотят меня послушать.
Сильвер посмотрел на меня, а потом поднял руку, и они перестали шуметь.
– У нее сегодня болит горло, - сказал Сильвер, и моя кровь снова потекла по венам и артериям.
– Может быть, завтра.
– А вы и завтра здесь будете? - переспросил пуговичник.
– Если нас отсюда не попросят.
– Завтра приду, - мрачно пообещал тот.
Он повернулся и плечом вперед начал пробиваться сквозь толпу, а Сильвер сказал ему вслед нежным голосом:
– Послушать леди встанет дороже, чем меня. Пуговичник уставился на него.
– Это еще почему?
– Потому, - резонно заметил Сильвер, - что, по-моему, она более этого достойна, а цены назначаю я.
Пуговичник выругался, а толпа приветствовала рыцаря Сильвера. А я обливалась ледяным потом, глядя на кучку денег перед коробкой.
Сильвер исполнил еще два заказа, а потом, несмотря на протестующий вой, объявил, что на сегодня представление окончено. На вопрос, почему, он ответил, что замерз.
Когда толпа рассосалась, Сильвер разложил деньги во внутренние карманы своего плаща и в мою сумочку.
Теперь при ходьбе мы издавали приглушенное звяканье, будто вдали двигался легион, и я угрюмо сказала:
– Нас ограбят.
– Мы же совсем немного заработали.
– Это бедный район.
– Я знаю.
– Мой полицкод скоро перестанет работать. А ты не сможешь ничего сделать, если на нас нападут. Он поднял брови.
– Почему же?
– Ты на это не запрограммирован. Ты же не Голдер. - Почему у меня такой отвратительный голос?
– Я могу тебя удивить, - проговорил он.
– Ты все время меня удивляешь.
– Ну и что же?
– Ничего. Для тебя все так просто. Как ты должен нас презирать. Мы порошок в твоих металлических руках. - Я опять хлюпала носом и не знала, что говорю и зачем. - Тот человек вернется. Вернется и запугает меня.
– Ты ему нравишься. Но если ты не хочешь петь, просто не будем обращать на него внимания.
– Ты это можешь. А я нет.
– Почему?
– Ты знаешь почему. Я тебе доверяла, а ты позволил им думать, что я буду петь. После того, как я сказала...
– Я им позволил думать, что ты можешь петь. Но ты ведь не обязана. Прекрасная уловка. Таинственная немая блондинка, немая, конечно, в смысле вокала. Твоя популярность взлетит. Если ты, скажем, через месяц просто споешь одну строчку, хотя бы "С днем рождения", они будут от тебя без ума.
– Не глупи.
– Я идиосинкразически глуп.
– Перестань, - сказала я.
Он застыл, закатил свои янтарные глаза и остался прикованным к месту, выключив механизм.
– Черт тебя дери, - крикнула я. - С тобой невозможно. Для тебя это все игра. Ты смеешься надо мной в своем металлическом черепе, да? - Мой голос был отвратительным, а слова - еще ужаснее. - Ты робот. Машина. - Я хотела остановиться. Моя недавняя радость, оттого что я внезапно разглядела в нем человеческую уязвимость, казалось, только разожгла желание обидеть его. Я бывала обижена. Меня обижали, и я никогда не понимала, зачем. Но теперь я сама обижу, если смогу...
– Включается схема, - сказала я, - и зажигается маленький огонек. Страх, конечно, тоже был. В конце концов, ведь это могло быть и правдой, разве нет? - Огонек говорит: "Будь добрым к Джейн. К глупой Джейн. Притворись, что она умеет петь. Притворись, что с ней хорошо в постели. Притворяйся, а то она пошлет тебя обратно к Египтии, которая точно знает, кто ты такой. К Египтии, которая запрет тебя на ночь в кладовку, потому что предпочитает живых мужчин. А Джейн ни к чему ни приспособлена. Джейн так просто надуть. Джейн сдвинулась на роботах. Черт возьми, какая удача. Джейн позволит уверить себя, что ты тоже человек. Джейн некрасивая, всегда можно похихикать."
Я дрожала так, что монеты у меня в сумочке звенели, будто кассовый аппарат при землетрясении. Он смотрел на меня, но я на него и не гляну.
– Выступление, - сказал он, - я прекратил потому, что почувствовал, что ты замерзла до смерти. Мы сейчас вернемся домой, и следующий выход я сделаю один. Наверное, на базарчике будет неплохо.
– Да. Там тебя любят. И ты можешь пойти домой с одной из женщин. Или с мужчиной. Чтобы сделать их счастливыми.
– Я предпочитаю делать счастливой тебя. - Тон его безупречен.
– У тебя ничего не вышло.
– Я сожалею.
– Ты не сожалеешь. Для этого тебе недостает эмоций.
Хватит, сказала я себе. Довольно. Он тебя дурачил все это время, играл с тобой, паясничал, так же, как играл с толпой.