Серебряный любовник

Во сне я задавалась вопросом, скажет ли лифт в Чез Стратосе: «Привет, Лорен».

Но лифт со мной не заговорил, и вместо того, чтобы попасть в величественную комнату с небесным полотком в заоблачном доме Деметры, где воздушные пузыри окон демонстрируют закат цвета амонтильядо, я оказалась в морозном узком помещении, и моя мать сидела на чем-то, похожем на плиту.

Ее волосы были цвета красного дерева. Рыжеватые глаза. Одета она была в длинную белую робу, будто актриса, играющая средневековую священнослужительницу.

— Лучше быть поосторожней, — сказала мне мать, — После этого посещения, они снова смогут за тобой следить. Это все биомеханизмы в тебе. Лучше, чем чип. С другой стороны, Лорен, те же самые биомеханизмы могут помочь тебе блокировать их сканнеры, и любые другие системы. Именно это ты делала с одиннадцати лет. Но после того, как ты упадешь с лестницы, через минуту или около того, они начнут за тобой следить и ускорят свои машины, так что с этого момента они будут отслеживать твои передвижения. Только когда ты научишься, это можно будет остановить — ты сама остановишь. Где-то в восемнадцать, вот когда это произойдет. И тогда они не смогут узнать ничего о тебе, чего бы ты сама не захотела позволить им узнать.

— Как Сильвер, — сказала я. — Как это делает он.

— Верлис, Лорен, — поправила моя мать брезгливо, на долю секунды напомнив Деметру.

Когда я проснулась, моего любовника рядом не было, а на подушке лежало серебряное колечко с бирюзовым камнем. Думаю, оно просуществует двадцать четыре часа, или около того. Так он пообещал в прошлый раз.

Верен ли мой сон? Моя мать на плите в морге — но живая — говорит, что я могу одурачить власти прямо как Верлис и другие.

Или это снова мой собственный мозг перерабатывает информацию?

Я вспоминаю, как раньше притворялась невидимой для апокалитов после того, как сбежала от них. Могло ли это активировать блок, который ослепил всех остальных… фантазия напуганного двенадцатилетнего ребенка? И еще я думаю, как, начиная писать свою книгу, я тщательно переименовывала «Дэнни», чтобы защитить его и его нелегальные клининговые команды. Но с момента, как мне стукнуло пятнадцать, МЕТА смогла сообщать Сенату. Могла ли я каким-то образом… пустить пыль в глаза и тут?

Запуск произойдет примерно через час. До первых фонарей. Верлис вернется. Он просто отлаживал работу здешних механизмов. Мы будем вместе, мы услышим рев за две мили, ужасный, будто драконы где-то под горой.

Я надела кольцо на палец и записала все это. Кольцо кажется плотным. Камень такой голубой.

Мы можем умереть… или «умереть» (его вид смерти… мой… какой могла бы быть моя?). Не сейчас, но скоро, скажем, где-то на поверхности горы. Или позже, где-то. Я писала, разве нет, что не верила, что мы сможем оставаться в живых долго? Потому что часть меня настолько уверена в смертности. Как иначе? Как это может быть осуществимо?

И еще я говорила, что ненавидела его.

Я ненавидела его. Но то, как я ненавидела Верлиса, следует называть словом «олюбимый». Да и что еще можно испытывать к богам, если не оба этих чувства? А иногда любовь… обжигает. Она причиняет боль, даже когда ты обладаешь ею. Она счищает чешую с твоих глаз, заставляет видеть слишком много. Никогда не отпускает.

Я видела, как он прощался и обнимал Би Си и Глаю. Они — все трое — слились воедино. Будто изогнутая колонна серебра и гагата. Затем они снова разделились. Снова стали тремя индивидуумами. Одинокими. Это тоже любовь. Любовь, которая обжигает. Он и я — что станет с нами? Если мы выживем.

Глава 6

Сначала я увидела тебя,

(Любовь — что листва)

Затем я полюбила тебя,

(Она облетает всегда)

Листья, когда опадают,

Впускают к нам стужу,

Лето — это странник,

Скрытый твоей кожей.

Мы наблюдали со склона горы.

— 1 —

Послышалось жужжание, затем будто раскат грома, скала завибрировала. Небо все еще было темным, и тут полыхнула алая вспышка и стала набирать высоту, достигая стратосферы и оставляя за собой белую ленту.

Когда гром затих, отовсюду раздалось пение птиц в ветвях студеных сосен, но вскоре их поспешная музыка запнулась. Однако небо на востоке становилось серым. Им не пришлось бы ждать долго, чтобы продолжить свою песню.

— Не слишком ли просто? — спросила я вслух.

Да, — ответил он. Ответ прозвучал в моей голове. Не совсем голос, и все же это Верлис, не ошибешься. И я подумала, что, возможно, эта телепатия всегда была частью наших бесед, даже если я никогда не замечала ее.

Нас обступали вековые сосны. Но даже когда птичий гомон затих, пыхтение робокоптеров колебало воздух и становилось все ближе и ближе, над нами хрустнула ветка. Тонкие лучи света шарили среди деревьев. Целый батальон фроптеров, вероятно, уже распознал, что за вершинами гор что-то произошло, и теперь они поднимались в воздух, как рой разъяренных пчел.