Серебряный меридиан

Поздней осенью 1588 года после очередных гастролей «Слуги лорда Стрейнджа» стали играть в «Скрещенных ключах», тем самым игнорируя запрет лорда-мэра давать какие-либо представления, вызванный участившимися скандалами и возмущением публики по поводу фарсов на религиозные темы. Джеймс Бербедж расценил подобные запреты как самодурство властей, из-за которого труппа осталась без заработка. Городским властям не подчинялся театр «Куртина», и они направились туда. «Куртина» была их летним прибежищем. В холодное время она пустовала. Здесь, в этом театре с «зеленым» «пейзажным» названием, «Слуги лорда Стрейнджа» объединились с другой труппой, часто выступавшей с ними по соседству, — «Слугами лорда-адмирала». Теперь Уилл снова работал с Эдвардом Алленом и Ричардом Бербеджем, сыном Джеймса Бербеджа — величайшими трагиками своего времени, братская дружба с которыми оставила в его душе глубокий след. Вместе им суждено было переживать и взлеты вдохновения, и неудачи. Театр, как организм особого рода, но все же живший по земным меркам, постоянно нуждался в обновлении во всем — от творческой конкуренции до возможности заработать хорошие деньги. Поэтому поиском новых решений, охватывающих все стороны его жизни как на сцене, так и вне ее, приходилось заниматься и сообща, и каждому отдельно, поскольку проблем было немало, особенно когда это касалось денег. Так, однажды вдова Джона Брейна, который вместе с Джеймсом Бербеджем построил «Театр», требуя свою долю, решила сорвать представление. Она со своими сторонниками перекрыла вход на галерею и устроила скандал. Разгневанный Джеймс Бербедж, обозвав ее «назойливой шлюхой», кричал, что «она ничего не получит». Произошла потасовка, «героем» которой оказался Ричард, защищавший своего отца. А весной 1591 года материальные проблемы привели к куда более серьезным последствиям. Эдвард Аллен ушел в конкурирующую «Розу» и увел с собой большую часть объединенной труппы, забрав несколько сценариев и костюмы.

Уильям остался в обескровленной труппе, переживая случившееся, но вместе с тем здравый смысл, никогда его не подводивший, подсказывал, что из-за этой некрасивой ссоры они теряют гораздо больше тех денег, какие не хотел делить Джеймс. «Слуги лорда Стрейнджа» остались в «Театре». Со временем они перешли под покровительство графа Пембрука и стали именоваться «Слугами лорда Пембрука».

Ричард Бербедж был моложе Уилла на три года. Светловолосый и светлоглазый, высокий и плотный он был полной противоположностью гибкому, поджарому, среднего роста, с темными кудрями и лукавым искрящимся взглядом Уильяму. Оба молодых красавца и таланта соперничали не только на театральной сцене, но и на любовной арене.

Уилл написал роль Ричарда III специально для друга. «Коня, коня, полцарства за коня!» — понеслось по столице и за ее пределы. И уже другие авторы стали перепевать этот мотив в бессчетных вариациях: «Мужчину! Мужчину! Полцарства за мужчину», «Корабль! Корабль! Сто марок за корабль!», «Дурак! Дурак! Колпак за дурака».

Ричард Бербедж в роли Ричарда III был прекрасен. Волны восторга окатывали его не только в театре, но и за его пределами. Однажды он получил записку следующего содержания: «Я видела тебя, но не видела, как ты играешь. Назовись Ричардом III, и ты будешь играть на мне столько, сколько хватит твоего таланта». Далее следовало указание времени и места свидания.

Ричард помахал запиской перед носом Уилла. Тот, пока листок порхал перед глазами, слегка покачивал головой ему в такт, пытаясь прочесть написанное.

— Что? Что? Что… что это такое?

— Любовь… в воздухе.

— Да? И много?

— «Сколько хватит твоего таланта» — так написано.

— Детские игры! — фыркнул Уилл, изображая полное презрение к подобным глупостям, не стоящим ни времени, ни внимания.

Ближе к ночи Ричард в условленный час постучал в дверь по указанному адресу.

— Доложи, милейший, что у дверей стоит Ричард III, — театрально, как на сцене, сказал он, вдыхая аромат розы, принесенной с собой.

— Сэр, вам приказано передать, что вас опередил Вильгельм Завоеватель, — солидно ответил лакей.

Любовь в их жизни играла как вино и свет, как музыка и краски живописца. Но дышать свободно Лондону оставалось уже недолго. Весна 1592 года предшествовала одному из самых долгих карантинов. В городе снова разразилась чума. Никто не знал сколько жертв понадобится ей, давно не приходившей, а значит, изголодавшейся на этот раз. В церквах обвиняли город в том, что он погряз в содомском пороке.

С лицом, замотанным платком, Уилл как-то вечером подсел к Виоле, которая мучилась в таком же невыносимом костюме, и положил перед ней лист со списком.

— Давай сверим все по карте.

— Вы все-таки решили ехать?

— Конечно. Здесь долго не протянуть. Надо бежать и как можно скорее.

Она положила перед ним карту Меркатора.

— Вот это то, что надо, — обрадовался Уилл, и они стали уточнять последовательность городов по трактам, нанесенным на карту.

Ковентри, Уорвик…

— Заедем домой?

— Да.