Серебряный мир. Книга о фотоискусстве

Жизнь человека состоит из бесконечно малых фрагментов времени — мгновений, но сейчас речь не о них. Мгновения складываются в периоды, имеющие довольно большую продолжительность. Их называют этапами жизни или творчества. Каждый этап — время снимать. На стыках этапов происходят потрясения — вплоть до смены мировоззрения. Начинается другое время снимать — никакое другое время не позволит Вам снимать так, как сейчас снимаете Вы. Очень важно разобраться, в каком времени Вы находитесь сейчас, и не пытаться идти вспять. Попытка заглянуть в будущее, как правило, не приносит вреда — такой непонятый негатив или файл просто отправляется в архив и ждет там своего часа, но вот попытка увидеть объект таким, каким Вы его видели пять, десять, двадцать лет назад может окончиться печально — вероятно жестокое разочарование. Ведь тогда шел другой этап, было другое время снимать. А Вы по каким-то причинам тогда не снимали. Вам может повезти, и Вы отыщете очень похожий момент. Пытаться же сознательно вернуться в какое-то из мгновений в прошлом этапе бессмысленно. Для этого, по крайней мере, надо стать таким, каким Вы были раньше, а это невозможно. Что же касается ярких впечатлений детства, то их надо вспоминать, но попытки воспроизвести их кончаются болью. Разные стадии Вашей жизни диктуют разные взгляды на мир, но нужно сохранить какую-то частицу детского восприятия. Мы меняемся, но остаемся самими собой. Мы меняемся — и изменяется мир.

Мир меняется быстрее, чем мы привыкли считать. Мир меняется быстрее нас. Мир — это взрыв. Мы взрываемся с той же скоростью, что и все, что нас окружает, но наше сознание не успевает это осмыслить. Сознание не подчиняется физическим законам Вселенной.

Новый этап — это новая любовь. Любовь — фундамент искусства, да и жизни вообще. Прежнюю любовь невозможно возродить, и поэтому Вы никогда не сможете видеть, как раньше. Но если Вы сохранили способность любить, тогда не упустите время снимать — время снимать, когда Вы любите, любите сейчас. Здесь и сейчас.

Пустота внутри нас

Мы боимся себя. Это факт. Почти любая деятельность проистекает из боязни оставить пустоту внутри себя незаполненной. Человек — дырявый сосуд, и заткнуть его невозможно. Пустоту постоянно требуется чем-то заполнять. Как это происходит? Как угодно. Сколько людей, столько и способов. Один вкалывает, как вол. У другого день и ночь орет телевизор. Третий окружает себя людьми, причем не столько для того, чтобы они его любили, сколько для того, чтобы он любил их, а это — эгоизм в высшей степени; ведь делается сие для заполнения пустоты внутри себя. Но что в этом неестественного? Абсолютно самодостаточный человек показался бы нам нравственным уродом. И наоборот — чем больше в человеке пустоты, тем он более отталкивающ. Сколько в человеке должно быть пустоты? Ответить сложно. Можно сказать лишь: человек должен быть пуст частично.

Видимо, пустота пустоте рознь, и необходимо внести ясность, иначе мы ударимся в софистику чистой воды. Существуют пустота, которая заставляет человека узнавать что-то новое, может быть, фундаментально важное, и пустота, из-за которой человек постоянно слушает радио. А может быть, пустота одна и та же — люди разные?

Наверно, все-таки основная проблема — недостаток любви. Но какой? Нас мало любят или мы мало любим? Другой вопрос: как одну пустоту отличить от другой? Нет, пустота — она и есть пустота (ну-ну! Какая-то квартирная сходка древних греков!) Суть одна — просто у всех это проявляется по-разному. И вот кто-то страдает трудоголизмом, а кто-то — совсем наоборот. Мы окружаем себя массой ненужных вещей. Сильно закомплексованная личность обычно то же самое, что пустая личность. Зачем человеку «Мерседес», волкодав и дюжина пар штиблет? Вполне достаточно «Жигулей», шпица и трех пар шузов. Всю эту ненужную дребедень человек покупает, чтобы заполнить собственную пустоту. Зачем человеку много денег? Чтобы жить? Для этого нужно немного денег. Чтобы жить хорошо? Для этого нужно чуть больше денег. Человек — чрезвычайно склонное к самообману существо. Чем он более пуст, тем больше ему требуется симпатичного барахла. О, он не в состоянии понять, что это барахло. Это, ребята, продукты культуры. Попробуйте-ка его переубедить.

«А почему б тебе не пойти в монахи? — спросит пытливый читатель. — Если ты такой заполненный и мирское тебя так мало интересует?» Да не способен я служить одному Богу. Я хочу еще служить и людям. (Мирской человек может делать и то, и другое, а монах — практически только одно. Я вовсе не хочу сказать, что мирским быть лучше, чем монахом — у каждого свой путь, своя карма; размышления на эту тему увели бы нас слишком далеко.)