Серебряный огонь

– Это было ее главным богатством! Тоненькая книжка со священными молитвами и чудесными картинками. Перед смертью она завещала ее аббату, которому книжка очень нравилась. Бландина была тогда слишком мала и не понимала тайны букв и слов, как я.

– Я тебя правильно понял? Ты умеешь читать?

Фелина была достаточно откровенна, признав свое умение ничтожным.

– Немножко, господин. Я умею писать свое имя и первые строчки молитвы «Отче наш», но я уже давно не упражнялась. После смерти матери стало не до того.

– Если захочешь, сможешь в замке Анделис продолжить занятия. Может быть, мой тесть легче перенесет утрату, занимаясь с тобой.

– Отец вашей супруги?

На этот раз любопытство Фелины пересилило ее гордость.

– Амори де Брюн. Он должен знать о нашей тайне и будет о ней знать. В Варфоломеевскую ночь он потерял жену. Мысль, что я по приказу свыше вынужден буду, вероятно, жениться на католичке, для него так же невыносима, как то, что король приобрел Париж за мессу.

Девушка, для которой насмешливое замечание неистощимых на юмор парижан по поводу очередной смены Генрихом Наваррским своей веры было совершенно непонятным, только плотнее завернулась в огромный плащ.

Религиозные споры благородных господ принесли сельским жителям лишь разоренье от войны и солдатских грабежей.

Король и его сторонники вроде бы сражались за веру, думая при этом о влиянии и власти. Крестьянам было безразлично, кто ими управлял. Они жили в нищете как у хозяина-католика, так и у хозяина-гугенота. И Фелина в отличие от матери и сестры давно отвыкла думать о небесном.

Она храбро боролась с подступающим страхом. И справилась с ним, вновь припомнив вид жалкого, растоптанного тела, найденного ею среди растерзанного поля.

Когда не помогало ничто другое, ненависть творила чудеса.

Де Анделис догадывался, что шахматные ходы королевской политики утомили его спутницу. Впервые он увидел в ней не двойника жены, а самостоятельную личность, и непривычный оттенок сострадания появился в его хищном взоре.

– Не ломай голову над непонятными тебе вещами. Моя супруга много лет больна, никто не ждет, что она когда-либо покинет замок или примет участие в публичных собраниях. Мое личное присутствие тебе также не придется терпеть слишком долго. Я уеду в Париж, как только все устроится.

К своему удивлению, Фелина восприняла это сообщение скорее с какой-то растерянностью. Как бы сурово и отчужденно ни обращался с ней маркиз, он оставался единственной опорой в запутанных событиях.

Нетерпение, с которым он глядел по сторонам, заставляло предполагать приближение к цели путешествия.

Дождь перешел в едва различимую, все пронизывающую морось, повисшую над землей, подобно серому покрывалу. Солнце, которому пора было взойти, еще скрывалось за облаками. Жерди моста простучали под железными шинами колес, потом под ними заскрипела галька.

Аллея стройных высоких тополей окаймляла красивый въезд. Когда она плавной дугой подступила к пологой парадной лестнице, Филипп Вернон откинул кожаную штору.

Фелина посмотрела на светлое большое квадратное здание, украшенное со всех четырех сторон остроконечными башнями. Казалось, что эти башни вместе с замком росли прямо из окружавшей их зеленой густой травы.

Карета после легкого толчка остановилась, и маркиз издал странный сдавленный звук.

Полная ожидания, девушка наклонилась вперед, стараясь разглядеть, что же привлекло его пристальное внимание. И увидела.

Посреди здания, прямо над главным порталом фасад сужался, образуя треугольник, украшенный резьбой по камню. Из среднего окна треугольника свисало большое, пышно расшитое знамя. Но великолепие золотого шитья гасилось черной траурной лентой, промокшей и мрачной.

Маркиз де Анделис приехал слишком поздно.

Глава 3

– Идем со мной! Только закрой лицо капюшоном!

Прежде чем Фелина полностью осмыслила приказ, ее уже вытащили из кареты. Лишь надежный захват крепких мужских рук помешал ей упасть на тщательно разровненную гальку, когда ее слишком длинный плащ запутался в ногах.

Приезд маркиза не остался незамеченным. К нему навстречу поспешил лакей в сопровождении одетой в темное упитанной матроны с белым полотняным чепцом на голове. На ее покрытых румянцем щеках были отчетливо заметны следы слез.

Почтительное приветствие матроны сразу резко оборвали:

– Уберите траурную ленту!

Решительное движение подбородка маркиза в сторону окна не оставляло сомнений в том, что подразумевалось знамя.

– Но, мсье, ее милость маркиза...

Едва сдерживаемые слезы потекли снова. Маркиз де Анделис не стал терять время на утешение.

– Делайте, что говорят, мадам Берта! Немедленно! Где сейчас мсье де Брюн?

– В часовне, у... у...

Ответ женщины прервало всхлипывание.

Фелина догадалась, что отец стоит у гроба дочери, и поняла без объяснений, что эта женщина была для маркизы больше, чем просто служанкой. Ее печаль выглядела искренней и отчаяние в растерянных голубых глазах – неподдельным.

Однако Фелине не оставили возможности для дальнейших наблюдений.