Серебряный шпиль (ЛП)

Я тоже считал, что Морган мне ничем больше не поможет, и отправился вслед за ним к дверям, чтобы встретиться с человеком, который заказывает музыку.

Глава 10

Морган не скрывал желания поскорее избавиться от меня. Когда мы оказались в коридоре, он махнул рукой в сторону кабинета Вилкинсона, даже не изобразив при этом попытки проводить меня.

— Третья дверь налево, за главным административным офисом, — буркнул он. — Если Марли там не окажется, то, возможно, вы его найдете в комнате для хоровых спевок — кто-нибудь из секретарей вам ее покажет.

Я хотел было поблагодарить его, но, поразмыслив, предпочел нецивилизованное поведение. Тем более что Морган так поспешно нырнул в кабинет, захлопнув за собой дверь, что все равно не услышал бы слов благодарности. Даже предоставленный самому себе, я все же ухитрился отыскать дверь с маленькой бронзовой пластинкой, на которой было выгравировано имя в обрамлении нотных знаков. Я стукнул костяшками пальцев в очередную дубовую панель, и до меня донеслось едва слышное «войдите».

Толкнув дверь и переступив через порог, я оказался в еще одном великолепно декорированном интерьере. Здесь властвовали десятки оттенков коричневого цвета. Все, начиная со стен и ковров на полу и кончая портьерами, обивкой мебели и абажурами, было коричневым.

Белоснежные волосы Вилкинсона, как и говорил Фред, производили неизгладимое впечатление. Их обладатель, восседая за письменным столом, сделавшим бы честь даже Овальному кабинету, что-то строчил антикварным вечным пером размером с небольшую базуку. Автоматическая ручка и коричневая тройка в узкую полоску придавали Вилкинсону несколько старомодный вид. Не проявляя никаких чувств, он поднял на меня глаза.

— Да?

— Я Арчи Гудвин. Полагаю, мистер Бэй упоминал мое имя?

— Да, доктор Бэй говорил о вас, — подчеркнул он мою непростительную ошибку, остановив на мне взгляд голубых глаз, не более дружелюбный, чем тон голоса. — Садитесь, пожалуйста. Надеюсь, это не займет много времени?

— Не очень много, — ответил я, опускаясь на одно их двух одинаковых — разумеется, коричневых — кресел, стоящих перед столом. — Всего лишь несколько вопросов.

— У меня и времени «всего лишь на несколько вопросов», — передразнил он меня. — А если по совести, то и это слишком большая роскошь. Однако коль Барни попросил меня встретиться с вами...

— Обещаю быть максимально кратким. Если я правильно понимаю деятельность этого заведения, то вы возглавляете в нем музыкальную часть.

— Вряд ли было нужно встречаться со мной лишь для того, чтобы получить подтверждение правильности вашего понимания.

— Это была лишь жалкая попытка придать нашей беседе оттенок светскости, — ответил я с широченной улыбкой, самой искренней из моего репертуара. — Скажите, ваша работа вынуждала вас часто вступать в контакт с мистером Мидом?

— Да, часто.

Я подождал пояснения, но оно не последовало.

— И как вам удавалось сотрудничать? — спросил я.

— У каждого из нас был свой круг обязанностей, — довольно резко ответил он. — Мы крайне редко вмешивались в дела друг друга.

— Как вы относились к Миду?

— Какое отношение к делу могут иметь мои чувства к Рою? — презрительно фыркнул он. — Вы меня, видимо, осудите, если я откажусь отвечать?

— Я не стану осуждать вас ни при каких обстоятельствах, — ответил я, продублировав искреннюю ухмылку. — Учитывая мой род деятельности, я вряд ли способен осудить даже самого дьявола.

Вилкинсон хихикнул, и на его вытянутой физиономии расползлась на сей раз подлинная улыбка.

— Должен сказать, что мне по душе ваша прямота, мистер Гудвин. Кстати, вы, случайно, не тенор?

— Не понимаю?

— Мне как раз недостает пары хороших теноров. Одного, к несчастью, его фирма перевела в Филадельфию, а второй решил податься в Колорадо, чтобы там попытаться найти себя, — не знаю, правда, что это означает в наши дни, — фыркнул он. — Да ладно. Вы пришли сюда не для того, чтобы решать мои проблемы. Что же касается моих чувств к Ройялу Миду, то они носили двойственный характер. Рой был чрезвычайно предан делу — настоящий трудоголик. Казалось, он живет в своем кабинете. Он торчал там утрами, вечерами, по всем субботам. Кроме того, он был хорошим проповедником. Но эта его постоянная взвинченность...

— Так что же?

Он некоторое время изучал свое прекрасное вечное перо и затем, сдвинув белоснежные брови, ответил:

— Рой был не способен разрядиться, по крайней мере я всегда видел его напряженным, всегда на взводе. Уверен, мистер Гудвин, вы оценили масштаб нашей деятельности. Все же я не считаю храм деловым предприятием — таким, как на том берегу. — Он сопроводил свои слова неопределенным жестом в направлении Манхэттена. — Но Рой был единственным среди нас, не считая Ллойда, естественно, кто временами выглядел... не клириком, а бизнесменом. Вы меня понимаете? Точнее всего его характеризует слово «жесткий». Он абсолютно не владел искусством общения с людьми — был нетерпелив и требовал во всем совершенства в том виде, как он его понимал.

— И это не прибавляло ему популярности?