Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 1. А-И

«В юности, сидя на козлах, мчал Веру Засулич из суда в карете, спасая ее. Побывал в „местах не столь отдаленных“ ссыльнопоселенцем. Политическую „левизну“ свою там и оставил. Занялся живописью. Дружил с Серовым, Левитаном и Коровиным. В Третьяковской галерее есть его этюд лошади. Стал писать. Лечил дам. Статьи печатал и о живописи, о театре, о литературе…Жил холостяком. Всегда к кому-нибудь пылал. Да женщинам и не мог не нравиться, если б и захотел – что-то изящное и суховато-мужественное в нем было, и безупречное, и бескорыстное. Он много говорил, слегка даже витийствовал, то собирал, то распускал морщины на остроугольном лице и широким жестом откидывал волосы седеющие. Но как принять его за старика! Вот умер старым, а в памяти остался молодым.

…В Сергеиче была какая-то неаккуратность и забывчивость, барски-просторная рассеянность. Это касалось, впрочем, мелочей. Если же в беде нужна поддержка, нужно через всю Москву ехать к больному – этого Сергеич никогда не забывал. Много людей московских, из которых первый я, добрым словом помянут бессребреника.

А жизнь его была полет сумбурный, в этом основная черта натуры: не было центра, точки, куда била бы вся сила его существа. Дилетантизм – вот слово, говорящее о несобранности души, о ее некотором распылении. Сергеич все умел делать, от гинекологии до гравюры, и все делал даровито, замечательно же ничего сделать не мог, ибо безраздельно ничему не отдавался. Его след не начерчен в истории ни одной из тех деятельностей, коими он занимался. В нем, в его вкусах, жестах, картинности, доброй беспорядочности – Русь, Москва» (Б. Зайцев. Москва).

ГОЛУБКИНА Анна Семеновна

16(28).1.1864 – 7.9.1927

Скульптор. Ученица С. Иванова и С. Волнухина, В. Беклемишева, Ф. Коларосси и О. Родена. С 1898 участвовала в выставках объединений «Мир искусства», «Союз русских художников», «Московский салон» и др. Ее произведения экспонировались в Париже (1899), Риме (1911), Мальме (1914), Нью-Йорке (1924). Скульптуры и скульптурные портреты «Железный» (1897), «Идущий» (1903), «Раб» (1909), «Сидящий» (1912), портреты Андрея Белого (1907, гипс), А. Толстого (1911, дерево), А. Ремизова (1911, дерево), В. Эрна (1911, дерево, Третьяковская галерея), Л. Толстого (1927, бронза), В. Иванова (1914, гипс) и др.

«В Зарайске я встретилась с гениальным скульптором Анной Голубкиной, ученицей Родена. Ее родные – простые садовники – торговали огурцами. У нее не было денег, чтобы жить в Москве или Париже, и тогда она вынуждена была отказаться от занятий искусством и помогать по дому. Это была высокая, эффектная женщина, строгая, резкая, но когда она улыбалась, что случалось редко, лицо ее светилось детской добротой. Я часто встречалась с ней и позднее, в Москве, где она смогла посвятить себя искусству благодаря помощи друзей. Ее бескомпромиссная многострадальная жизнь, ее оригинальная манера никогда не выражаться абстрактно, а давать живое описание оказали на меня большое влияние» (М. Сабашникова. Зеленая змея).

«Она высокая, худая, атлетически сильная, грубая на словах, прямая, из крестьянской среды, живет иногда впроголодь и раздает по 500 р. – страшно добрая, с лицом некрасивым и гениальным, не говорит, а бормочет, а то смотрит так серьезно и глубоко, что жутко делается, а то улыбается прекрасной детской улыбкой» (В. Эрн. Из письма к жене).

«Голубкина не принадлежала к числу тех художников, которые полагают, что искусство есть последняя ценность, что цель в нем самом и что художник – „по ту сторону добра и зла“. Голубкина, напротив, будучи взыскательным мастером, не мирилась, однако, с этою не очень глубокою мыслью о самодовлеющем искусстве. Нет, она жаждала не эстетической прелести и не какого-нибудь „отвлеченного начала“, а цельной и единой истины. Она твердо верила, что такая истина есть.

Эта ее удивительная и пламенная вера иных смущала. Она подходила к человеку, который казался ей значительным, с непременным требованием все ей открыть, исповедовать сейчас же всю свою веру и, мало этого, – зажечь немедленно все сердца этою своею исповедью. Разумеется, таких героев не находилось, и Анна Семеновна гневалась:

– Мудрец! Мудрец! А что делать – не говорит.

С гениальной наивностью она ждала какого-то пророка, который придет и укажет путь.