Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р

В его даровании была какая-то напряженность и даже „сумасшедшинка“. Точно человек, бывший долго вне обычного сознания, в некоем „небытии“, пришел вдруг в наш мир и увидел привычные для нас вещи с какой-то невиданной яркостью и значительностью. Ну, палисадник с частоколом, ну, труба на крыше, ведь можно и частокол сделать только намеком, и трубу в виде кирпично-красного пятна, все ведь поймут! Нет, частокол ранит вас своей назойливостью, труба ужасна со своими злыми кирпичами, а эти ветки деревьев, о! их можно пересчитать! Сколько их? Шестьдесят две, – ошибся, – ну, так восемьдесят четыре! Это ведь не ветки обычного дерева, которые представляют некий математический ряд, весьма не конкретный и приближающийся к бесконечно большим величинам, или они просто исчезают в некую туманность благодаря их множественности.

…Да! Искусство Митурича лишено музыки, оно остановлено, неподвижно, как-то окостенело!

Вот, – найдено слово: это анти-Коро! И оно зло, его искусство. Кажется, эти ветки – собрание прутьев для того, чтобы кого-то высечь. Вот сейчас поднимут юбку и начнут сечь мягкие теплые округлости. Сечь с надсадом, со свистом, со „свидригайловщиной“! Может быть, в этом и секрет его воздействия. Меня Митурич всегда поражал и изумлял именно вот этой своей злой напряженностью!

…Как выглядел Митурич в те годы, то есть между тринадцатым и шестнадцатым?

Одет он был скромно и без всяких претензий на что-то оперно-великолепное. Возможно, и жил он на скромные средства. Но какая-то подтянутость, полная противоположность художественной неряшливости, всегда в нем чувствовалась. Видно, „закваска“ кадетского корпуса давала себя знать весьма властно.

Лицо блондина было по своей форме, по чертам весьма изящно, если приглядываться к нему. Однако отсутствие каких-то цветовых ударов делало его в массе других лиц как-то не обращающим на себя внимания. Лицо человека неразговорчивого, себя не очень демонстрирующего, чуть-чуть спрятавшегося в себя. Иногда улыбка ироническая или лукавая кривила губы. Взгляд был цепок и внимателен, чувствовалась иногда некая „лисичка“ в выражении лица.

Поэтому свои согласия или несогласия выражал он негромко и всегда с известной „лукавинкой“.

…Зима 1915–1916 года была для Митурича не ростом даже, а каким-то „взлетом“! Было „новым“ не только все направление в целом, но каждый рисунок был какой-то новостью.

Чувствовалось, что мозг его „кипел“, поэтому каждый его рисунок – драгоценность! Это не „производство“ рисунков, а жизнь в рисунке! Сама жизнь!» (В. Милашевский. Тогда, в Петербурге, в Петрограде).

«Суровый был человек Митурич, скупой и требовательный в искусстве, даже исступленный; ненавидел он уничтожающе и остро; то, что любил, – любил упрямо, коленопреклоненно, фанатически и все-таки холодно.

…Митурич был нашим обличителем, нашей совестью: его коротких и злых приговоров всегда немножко боялись и поэтому ему всегда сопротивлялись заранее. Митуричу не хватало широты, чтобы стать вождем, уступчивости и понимания, чтобы быть собирателем» (Н. Пунин. Квартира № 5).

МИХАЙЛОВСКИЙ Владимир Александрович

1862–1920

Историк театра, помощник А. Бахрушина в создании Театрального музея.

«В. А. Михайловский был одним из старейших завсегдатаев наших суббот. Сын мелкого чиновника, он, по окончании курса Московского университета, поступил на должность учителя словесности в Московское балетное училище, где со временем занял должность инспектора классов. Убежденный поклонник Малого театра и, в частности, М. Н. Ермоловой, он именно на этой почве и сошелся с отцом. Беззаветно преданный интересам театрального искусства, он на свое скромное жалованье собрал прекрасную библиотеку, которая помогала ему в исследовательских литературных работах по истории театра. Постоянно печатаясь в сборниках и журналах, он приобрел некоторую известность срединемногих тогдашних театроведов. Самым любопытным в В. А. Михайловском было то, что в нем мирно уживались восторженный, увлекающийся театрал и типичный казенный чиновник. Карьеризм был ему чужд, но зато уклад его жизни был примером размеренности и аккуратности. Старый холостяк, он одиноко жил в своей маленькой казенной квартире, окруженный пыльными книгами и рукописями, никак не нарушавшими раз и навсегда заведенного им повседневного порядка. Михайловский не пропускал ни одной театральной премьеры и ни одного выступления М. Н. Ермоловой в Малом театре. Другие театры он игнорировал.