«Мозжухина обожали не только московские барышни и дамы. Его искренне любила вся Москва и прощала ему его нелепые проказы, вроде той, когда однажды, притворившись в трамвае помешанным, он начал восклицать во всеуслышание, что у почтенного старика, сидевшего напротив, „борода в клеточку“… Читая наизусть незамысловатые стихи Игоря Северянина „Она на цыпочки привстала и подарила губы мне“, Мозжухин вкладывал в них столько человечности, столько нежности и изящества, что публика, только что уносившаяся в метафизические высоты, бурно, неистово ликовала, как только ликует поток, сорвавший плотину»
«Киноактер И. Мозжухин, будучи в зените своей славы, снимался у А. Ханжонкова. Когда половина картины была снята, он потребовал у Ханжонкова увеличения гонорара чуть ли не вдвое. Ему было отказано, и он не явился на очередную съемку. Тогда Ханжонков велел одеть в такой же костюм похожего по фигуре на Мохзжухина актера и посадил его спиной к аппарату. Оператор установил аппарат, раздался сигнал, началась съемка. Никто не знал, что будут снимать. Когда закрутилась ручка аппарата, в декорацию вошел Ханжонков и три раза выстрелил холостыми зарядами в спину сидящего актера, подменявшего Мозжухина. Тот упал со стула лицом вниз. Съемка остановилась. В сценарий были введены изменения, приглашен новый актер, который заменил И. Мозжухина. Это сделало шумную рекламу, и фильм дал хорошие сборы»
МОНАХОВ Николай Федорович
«Карьера Монахова удивительна. Впрочем, „удивительна“ – это мало. Это исключительная карьера, может быть, единственная. Свой актерский путь он начал с самых низов, с подмостков балагана, даже не с эстрады. На верхи театральной лестницы, на пост управляющего Большим Драматическим театром его вывел талант. Это тоже не правило и не закон. Мало ли одаренных актеров пропадает в неизвестности! Сколько угодно.
…Тайна успеха Н. Ф. Монахова – в его дисциплинированности, выдержке, серьезном отношении к делу. Но тут же помогла и совершенно случайная удача.
…Кто знает, как сложилось бы в жизни Монахова, если б не произошло одно маленькое обстоятельство.
А случилось вот что.
В журнал „Театр и Искусство“ из Ростова пришла корреспонденция. Ее прислал местный рецензент Фонштейн (Камнев) и при этом высказывал просьбу ничего не изменять в его отзыве о молодом актере, куплетисте Монахове. Восторженно он прибавлял:
– Это – замечательное дарование!
С этого началось.
Содержатель петербургского „Буффа“, знаменитый Тумпаков, весьма заинтересовался новоявленной ростовской звездой, и тем же летом Монахов появился на столичной сцене, – появился, очаровал, молниеносно выдвинулся, заставил о себе говорить и стал опереточным премьером.
…Монахов прежде всего человечен, и от него исходит, в нем звучит и живет тоже человечность, единственная, спасающая, благая сила на сцене»
«Это был совершеннейший аэролит, упавший с опереточного неба – серьезный человек на амплуа опереточного простака, в духе и жанре французского актера, который тем легкомысленнее и игривее на сцене, чем положительнее и рассудительнее в жизни.
…Итак, Монахов – премьер оперетки. Он поражает своей легкостью, – не беззаботностью и „жманфишизмом“, который в переводе на русский означает „наплевизм“, а грацией исполнения, безусильным, как будто, одолением препятствий и всяческого сценического сопротивления. Развязность его опереточной игры, как, например, в оперетте „Король веселится“ – роль, в которой он выступал бесчисленное множество раз, – есть в сущности, „развязанность“, т. е. виртуозное, огромным трудом выработанное, точно рассчитанное, как у акробата математически рассчитаны разбег и полет, – виртуозное мастерство, овладение „материалом“.
Это – не самодельщина и не всамдельщина, т. е. натура, но искусство – „идея“ развязности. Словом, это – художество, искусство, прообраз и отвлечение жизни, красота. У многих опереточных простаков был и голос лучше, да и веселость была немалая, и комизмом их природа не обделила, ноне было „монаховской“ умеренности, законченности и грации»