Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р

Литературовед, лингвист, литературный критик, публицист. Публикации в журналах «Русская мысль», «Северный вестник», «Жизнь», «Вестник воспитания» и др. Научные труды и исследования «Опыт изучения вакхических культов индоевропейской древности в связи с ролью экстаза на ранних ступенях развития общественности» (Одесса, 1883), «К истории культа огня у индусов в эпоху Вед» (Одесса, 1887), «Этюды о творчестве Тургенева» (Харьков, 1896), «Л. Н. Толстой как художник» (СПб., 1899), «Толстой» (СПб., 1899), «Вопросы психологии творчества» (СПб., 1902), «Синтаксис русского языка» (СПб., 1902), «История русской интеллигенции. Итоги русской художественной литературы XIX века» (Ч. 1–2, М., 1906–1907), «М. Ю. Лермонтов. К столетию со дня рождения великого поэта» (СПб., 1914) и др. Собрание сочинений (Т. 1–9, СПб., 1909–1911).

«В актовый зал с белой колоннадой направляется Овсянико-Куликовский. Его слушают студенты всех факультетов. У него большая голова с плоским затылком, седая маленькая эспаньолка. Он похож на украинского гетмана старинных портретов. Красноватое лицо еще резче оттеняет серебро его седин. Большие голубые глаза кажутся усталыми. Его голос звучит очень тихо» (Н. Анциферов. Из дум о былом).

«„Вестником Европы“… заправлял дуумвират. Дуумвиром по общественному лицу журнала был „родившийся до дуэли и смерти Пушкина“ Арсеньев. Делами художественной литературы ведал Дмитрий Николаевич Овсянико-Куликовский, тоже ДСС – действительный статский советник, тоже академик. И – профессор Высших женских курсов; и профессор Психоневрологического института; и видный публицист и крупнейший лингвист, и прочая, и прочая. Человек, естественно, занятый до предела.

У Куликовского был мелкий сухой почерк ученого: писал он как бы пером без расщепа – как булавкой царапал. Его письмо заняло четыре четвертушки тонкой и жесткой, как пергамент, бумаги. На этих четырех страницах старший говорил с младшим, с сосунком, академик с гимназистом так, если бы они были старыми друзьями и сверстниками. Как равный с равным.

Нет, он не распинал меня за недостаточную гражданственность моих стихов, филолог. Видимо, ему и такой род поэзии представлялся естественно-сущим. Он прямо признавал, что в своем журнале ему случается печатать и более слабые стихотворения. „Напечатать присланное Вами? Почему бы нет? Если Вам этого так хочется, я напечатаю. Но…“

За этим „но“ и скрывалось главное.

Строчка за строчкой, мягко, но с неопровержимой логикой, старший доказывал младшему, что все, им написанное и присланное, не пережито, не продумано, не прочувствовано. Что это все – не он. Что в своем искусном рифмачестве гимназист Успенский живет в кредит, на чужой счет. Что его золото – сусальное золото; что его рыжие девы – не его, а гамсуновские. Что коленопреклоненные схимницы-ели, „подъявшие в небо кресты“, – клюевские и есенинские ели. И его умиления – заемные умиления. И его бурные страсти взяты напрокат в литературной ссудной кассе.

„Многие большие литераторы с чувством стыда вспоминают потом о своем первопечатании только потому, что оно было преждевременным. Так юноши, слишком рано столкнувшиеся с полом, содрогаются, припоминая свои первые любовные опыты, ибо они поторопились, и начало оказалось уродливым, не стоящим… Не повторяйте же чужих ошибок“.

Мне не сделалось стыдно, когда я читал это. Я не испытал обиды, дойдя до конца письма. Невозможно обидеться, если большой человек прямыми, весомыми словами, и в то же время – с научной точностью, доказывает тебе, как теорему Пифагора, тебя самого» (Л. Успенский. Записки старого петербуржца).

ОДОЕВЦЕВА Ирина Владимировна

(наст. имя Гейнике Ираида Густавовна; в замужестве Иванова)

по разным источникам 15(27).7.1895, 11(23).11.1895, по другим сведениям 23.10.1901 – 14.10.1990