«По внешности князь Щербатов являл собой настоящий тип аристократа (московской складки) – огромный, тяжелый (стулья под ним трещали и даже подламывались), с явной склонностью к тучности. Держал он себя необычайно прямо и нес голову не без сановной важности. Самый его типично московский (но дворянский, а не купеческий) говор с легким картавленьем имел какой-то наставительно барский оттенок, говорил он медленно, с расстановкой, причем старался высказаться во всех смыслах „европейцем“ и человеком наилучшего общества, но не петербургского жанра, а именно исконно московского.
Он не прочь был вставить в свою речь иностранные слова, и не исключительно французские, но и немецкие. Все это не мешало прорываться иногда и странно капризным, чуть даже истерическим ноткам, а моментами являть из себя образ очень „своевольного барина“ старинной складки» (
«Получив прекрасное домашнее образование и закончив с золотой медалью факультет истории и филологии Московского университета, он рано стал увлекаться живописью. Он провел некоторое время в Мюнхене, где выучился немецкому языку и сблизился со многими художниками группы „Blauer Reiter“ („Голубой всадник“). Как он потом вспоминал: „С самого детства, а потом юношей, меня прямо тянуло к рисованию; стало привычкой писать членов семьи, домашних животных, птиц, к последним меня особенно влекло“. …Именно художником дядя был, по-моему, посредственным, но знатоком искусства он был, несомненно, исключительным.
…Я знал дядю Сергея с лучшей стороны. Но для посторонних он был человеком с характером „не из легких“. Избалованный, вспыльчивый, легко раздражимый, он не терпел дураков, особенно хвастливых, и со многими сорился надолго.
…Хотя перед революцией людям его круга полагалось быть и культурными, и образованными, я редко в своей жизни встречал более, во всех отношениях, именно
…Будучи истинно русским человеком, в лучшем смысле этого слова, дядя Сергей оставался открытым любым культурам. Для него „сусальный патриотизм“ был признаком примитивности, безграмотности, дикости, и с такими „патриотами“ он избегал общаться. Зато у него не было и в помине барской надменности, кастового снобизма. …Для него в человеке важен был талант, „дар Божий“, который по самой своей сути бессловесен, и который он неустанно разыскивал и поощрял» (
ЩЕРБОВ Павел Егорович
«Бородатый чудак, смесь художника, дикаря и ребенка» (
«Щербов был одной из самых оригинальных и колоритных фигур среди петербургских художников (Паша Щербов, как называли его в приятельской компании). Блестящий карикатурист, Щербов был беспощаден в своих сатирических вылазках. Особенно доставалось от него „Миру искусства“, который он называл не иначе как „мор искусства“. Он высмеивал в своих карикатурах „мирискуссников“ оптом и в розницу; доставалось от него и другим художникам. Весь художественный „Олимп“ он представил в виде большого группового шаржа „Базар ХХ века“, где на первом плане показаны: Стасов с „иерихонской трубой“, Рерих в виде гусляра, Брешко-Брешковский, торгующий курами, меценаты-коллекционеры – С. С. Боткин и кн. М. К. Тенишева, Бенуа с цимбалами, Дягилев в костюме мамки, везущий в коляске Малявина, дальше В. М. Васнецов в виде богатыря на белом коне и многие другие виднейшие живописцы и художественные деятели начала ХХ в., изображенные с большим сходством и остроумно шаржированные. Особенно недолюбливал Щербов Дягилева, которого называл „Гадилевым“ и всячески высмеивал, изображая то доящим кн. Тенишеву, превращенную в корову, то садящимся на шпиль Академии художеств, с каской Минервы на голове, то есть как бы в роли преемника Екатерины II.
Щербову отлично удавались сатирические рисунки на темы народных песен. …Его рисунки были и в техническом отношении большим шагом вперед по сравнению с изделиями прежних карикатуристов.
…Щербов часто бывал у меня в мастерской. Обычно он приносил с собой корзинку, нагруженную бутылками, а если не было корзинки, то бутылки торчали из всех его карманов. Придя, он немедленно принимался пить свою любимую „сливовицу“.