Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 3. С-Я

«Лев Львович был совершенно гениальным актером-имитатором. Его живые портреты не были скучно натуралистическими подражаниями. Остроумнейшие шаржи в большинстве случаев не только разоблачали, но и казнили имитируемых людей. Эллис мусагетского периода был прозорливейшим тайновидцем и исступленнейшим ненавистником духа благообразно-буржуазной пошлости. Крепче всего доставалось от Эллиса наиболее известным представителям академического и либерально-политического Олимпа. Верхом остроумия были те речи, которые Эллис вкладывал в уста своих жертв, заставляя их зло издеваться над самими собою» (Ф. Степун. Бывшее и несбывшееся).

«Кобылинский был образован, имел дар слова и дар актера: играть ту или иную роль; и верить при этом, что роль – убеждение. …Он исступленно верил в то, чем казался себе; лишь итог знакомства выявил его до конца: он никогда не был тем, чем казался себе и нам; был он лишь мимом; его талант интерферировал искрами гениальности; это выявилось поздней: сперва же он потрясал импровизацией своих кризисов, взлетов, падений; потом потрясал блестящими импровизациями рефератов; поражал эрудицией с налету, поражал даром агитировать в любой роли („марксиста“, „бодлериста“, сотрудника „Весов“ и т. д.); и лишь поздней открылось в нем подлинное амплуа: передразнивать интонации, ужимки, жесты, смешные стороны; своими показами карикатур на Андреева, Брюсова, Иванова, профессора химии Каблукова, профессора Хвостова он укладывал в лоск и стариков и молодежь; в этом и заключалась суть его: заражать показом жеста; он был великим артистом, а стал – плохим переводчиком, бездарным поэтом и посредственным публицистом и экс-ом (экс-символист, экс-марксист и т. д.); „бывший человек“ для всех течений, в которых он хотел играть видную роль, он проспал свою роль: открыть новую эру мимического искусства…» (Андрей Белый. Начало века).

ЭРБЕРГ Константин Александрович

наст. фам. Сюннерберг; 1871-1942

Поэт, художественный критик, философ. Публикации в журналах «Искусство», «Вопросы жизни», «Весы», «Перевал», «Факелы», «Золотое руно» и др. Участник философского кружка «Вольфила» (1918). Книга «Цель творчества. Опыты по теории творчества и эстетики» (М., 1913). Стихотворный сборник «Плен» (Пг., 1918). Друг М. Добужинского.

«Он был на редкость образованный человек и настоящий „европеец“ (по крови швед). В нем было привлекательно какое-то внутреннее изящество и аристократизм, по внешности же он мог показаться „сухарем“ и „человеком в футляре“. Он был худ, почти тощ, носил аккуратно подстриженную бородку, был чистоплотен до брезгливости, и у него были удивительно красивые руки. Он был весь как бы „застегнутый“, даже его очки с голубоватыми стеклами были точно его „щитом“, и когда он их снимал, представлялся совсем другим человеком. …С ним всегда было интересно беседовать, обоих нас интересовала современная поэзия (он сам писал стихи)… Он был неутомимый и задорный спорщик, и мы засиживались до поздней ночи. У Сюннерберга выработалась своя теория творчества, философски обоснованная, которую он развивал в своих критических статьях, а затем в своих книгах („Красота и свобода“, „Цель творчества“ и др.). Впоследствии для сборника его стихов „Плен“ я нарисовал ему обложку» (М. Добужинский. Воспоминания).

«У него была седеюще-львиная голова, подстриженные седеющие усы, миндалевидные зеленые глаза, хорошо завязанный галстук и палка с серебряным набалдашником. Он только что выпустил книжку стихов под названием „Плен“. На ее обложке обнаженные руки натягивали лук, пуская в звездное небо стрелу. Он умел говорить элегантно и вежливо» (Н. Гаген-Торн. Memoria).

«Длинный, с бородкой, блондин… Константин Александрович Эрберг; он высказался за анархию: точно, прилично; анархия получалась кургузенькая, скучноватенькая, как цвет пары: не то – серо-пегонькой, а не то – серо-пегонькой» (Андрей Белый. Между двух революций).

«…Гумилев сказал: „Служил он в каком-то учреждении исправно и старательно, вдруг захотелось ему бунтовать; он посоветовался с Вячеславом Ивановым, и тот благословил его на бунт; и вот стал К. А. бунтовать с десяти до четырех, так же размеренно и безупречно, как служил в своей канцелярии. Он думает, что бунтует, а мне зевать хочется“» (Э. Голлербах. Встречи и впечатления).