Серебряный век в нашем доме

На сей раз, когда впервые у меня было дело чрезвычайной важности, меня туда не впустили. Хамски, злобно, издевательски, с какой-то личной ненавистью, адресованной не только мне, но всему миру, толстая тетка стандартного советского образца преградила мне путь. Уж не знаю, что ее так взвинтило, но ни причина, по которой мне необходимо было подняться к секретарю газеты, ни имя моего отца и сообщение о его кончине, ни автограф Виктора Шкловского, ни билет члена Союза журналистов и удостоверение работника литературного журнала не смогли сдвинуть ее с места и освободить проход. Я попросила вызвать кого-нибудь из сотрудников газеты – отказ: “Буду я для тебя бегать! Я отойду, а ты пролезешь”. С горя попробовала пригрозить неприятностями за бесчеловечное обращение с посетителями – услышала в ответ: “Что, захотела мое место занять?” Тут уж я онемела. Кто-то окликнул меня. Леонид Львович Яхнин, один из постоянных авторов журнала “Пионер”, молча отодвинул ведьму, вежливо пропустил меня вперед и прошел вместе со мною в просторный холл. Носовой платок он протянул мне уже на запретной территории.

В редакции “МЛ” терпеливо дожидались текста Виктора Шкловского. Я молча протянула листки. Их прочли и тоже молча со вздохом вернули: некролог так выбивался из принятого казенного стандарта, что даже в столь узко профессиональной, наподобие многотиражки газетке публикацию его сочли невозможной.

Времена изменились, изменился стиль чувств и способ их выражения. Слова Виктора Шкловского о разобщении, ослаблении дружеских связей, о том, что разделяет нас, о чувстве вины за то, что мы позволяем себе отдаляться друг от друга, мне кажутся теперь, без малого сорок лет спустя, современными и своевременными. Надеюсь, они будут услышаны. В завершение своих кратких воспоминаний привожу здесь этот ранее не печатавшийся текст.

Виктор Шкловский. Признание вины

К старости лестницы становятся круты, особенно если к ним не приделаны перила.

Люди отделены друг от друга этажами.

Говорят, что моря соединяют земли, а не разъединяют их. Но даже метро для человека совсем не молодого не соединяет его с друзьями.

О скольких книгах я не написал.

Главным образом – о книгах друзей. С друзьями переписываешься, письма в лучшем случае уходят в архив. Только потом они сопоставляются друг с другом – через полстолетия.

Я ничего не написал о книгах моего друга Александра Ивича. Одна из его книг, много раз переизданная, называется “Приключения изобретений”.

Изобретения трудны для понимания, и очень трудно оценить их в колыбели.

Я искал материал о том, когда в Москве в первый раз загорелись электрические лампочки. Пока не нашел. Кажется – по затерянным запискам современников, что копию памятника Пушкину в саду “Эрмитаж” осветили электрическими лампочками.

Это должно было быть в 1881 году.

Даже шумная железная дорога появляется в газетах скорее описанием больших крушений. Первое удивление осталось в картинах, но не в литературе.

Александр Ивич – хороший детский писатель и теоретик детской литературы, создал хорошую тему “Приключения изобретений”.

Их несчастья, их трагедии, жалобы на них – все это высокая трагедия.

Марк Твен – великий писатель, сам был изобретателем: он изобрел пустяки – игрушки, кажется, изобрел подтяжки. У него был друг Белл, тот изобрел телефон.

Белл просил у Марка Твена денег на последнюю модель – в награду он обещал наполнить цилиндр Твена акциями будущих телефонных заводов.

Марк Твен отказал, хотя он и был великим человеком и не только автором “Гекльберри Финна”, но и штурманом пароходов, которые ходили по Миссисипи.

Телефон был создан – по тогдашним временам иногда бывали чудеса. Изобретатель Белл приехал к Марку Твену в экипаже, запряженном чуть ли не двумя квадригами.

Я шучу горько.

Книга Александра Ивича много раз переиздана, рассказала о других ошибках. Есть рассказ о том, как машина с двигателем Папена не имела пропуска. Пропуска для таких машин не были предусмотрены; машину сломали.

Вся книга читалась как роман со множеством приключений. В ней предупреждение против ложного изобретательства: перечислено множество случаев отсутствия интереса к новому.

Один старый русский писатель Свиньин при поездке по Северной Америке видел пароход Фултона и написал о нем с приложением рисунков. Конечно, не с фотографии – их еще не было.

На эту книгу тогда написал басню знаменитый баснописец Измайлов:

Павлушка медный лоб —
Приличное прозванье,
Имел ко лжи большое дарование…

Свиньина звали Павлом.

Много хороших книг написал старый друг мой Александр Ивич. Он писал даже тяжело больной, в постели.

Во время войны он служил майором в осажденном Севастополе, заслужил орден Великой Отечественной войны II степени и военный орден Красной Звезды.

Последняя книга Ивича вышла в 1975 году. Она называлась “Природа. Дети”. Я не написал о ней рецензию. Пропустил.

Теперь о самом печальном.

Александр Ивич после долгой болезни умер в Москве 18 декабря 1978 года.