Серебряный век. Жизнь и любовь русских поэтов и писателей

Не отравляйте свои дни излишними волнениями и ненужной болью.

Все образуется и все будет хорошо.

При всяком удобном случае – буду Вам писать.

Целую Вас, Алю и Ириночку.

Ваш преданный

<Вместо подписи – рисунок льва>

Началась длительная разлука с мужем, когда Марина ничего о нем не знала: жив ли, умер ли… В те годы она создает стихотворный цикл «Лебединый стан», посвященный Белому движению.

Жизнь Цветаевой в послереволюционной Москве: сложная, трудная, как у многих в то время. Голод, разруха, безденежье… Смерть младшей дочери Ирины (при этом у нее мысль – как она оправдается перед мужем?). Отчаяние и жизнь на краю – не могли перебить ее чувств к мужу, к тому, что «над», поверх все барьеров, привязанностей и дружб. То единственное и высокое, что вечно и неоспоримо. И это несмотря на любовные романы, дружбу с актерами Второй и Третьей студий Художественного театра, среди которых был и Юрий Завадский – Маринино увлечение.

Писала я на аспидной доске,
И на листочках вееров поблёклых,
И на речном, и на морском песке,
Коньками по` льду, и кольцом на стеклах, —

И на стволах, которым сотни зим,

И, наконец – чтоб всем было известно! —
Что ты любим! любим! любим! – любим! —
Расписывалась – радугой небесной.

Как я хотела, чтобы каждый цвел

В века́х со мной! под пальцами моими!
И как потом, склонивши лоб на стол,
Крест-накрест перечеркивала – имя…

Но ты, в руке продажного писца

Зажатое! ты, что мне сердце жалишь!
Непроданное мной! внутри кольца!
Ты – уцелеешь на скрижалях.

Она гнала мысли о его смерти. Хотя иногда все же проскальзывало сомнение, что им удастся увидеться здесь – на земле:

    Твои…… черты,
Запечатленные Кануном.
Я буду стариться, а ты
Останешься таким же юным.

    Твои…… черты,

Обточенные ветром знойным.
Я буду горбиться, а ты
Останешься таким же стройным.

Волос полуденная тень,

Склоненная к моим сединам…
Ровесник мой год в год, день в день,
Мне постепенно станешь сыном…
Нам вместе было тридцать шесть,
Прелестная мы были пара…
И – радугой – благая весть:
……… – не буду старой!

(цикл «Разлука», 9)

Сергей Эфрон был в это время в турецком городе Галлиполи в страшных условиях, в которых находились оставшиеся в живых солдаты и офицеры Белой гвардии.

В марте 1921 года за границу уезжал Илья Эренбург, и Цветаева умоляла его найти мужа. Эренбург обещал выполнить просьбу, увозя с собой письмо Цветаевой к мужу.

Мой Сереженька!

…Мне страшно Вам писать, я так давно живу в тупом задеревенелом ужасе, не смея надеяться, что живы – и лбом – руками – грудью отталкиваю то, другое. Не смею. – Вот все мои мысли о Вас. <…> Быт, – все это такие пустяки! Мне надо знать одно – что Вы живы.

А если Вы живы, я ни о чем не могу говорить: лбом в снег!

Мне трудно Вам писать, но буду, п.ч. 1/1000000 доля надежды: а вдруг? Бывают же чудеса! <…>

– Сереженька, умру ли я завтра или до 70 л<ет> проживу – все равно – я знаю, как знала уже тогда, в первую минуту: – Навек. – Никого другого.

– Я столько людей перевидала, во стольких судьбах перегостила, – нет на Земле второго Вас, это для меня роковое. <…>

Илье Эренбургу удалось узнать, что Сергей Эфрон жив и находится в Константинополе. Он написал об этом Марине. И полетело письмо Сергея Яковлевича – в Москву.