«Синие нынче у нее под глазами круги; а поглядите вы на нее, и скажете, что только ленивую грацию да девичье только кокетство и показало ее движенье, с которым склонилась она на рояль; восковая рука разжалась, как воск, и томик Расина беззвучно скользнул на ковер.
Такая была Катя всегда: если глядит, то, как будто, и не глядит, а слышит – не слышит; а уж если она что знает, то вовсе как будто не знает она ничего: ровная – и всегда тихая, и с улыбкой: тихо с улыбкой по комнатам крадется, и точно свернется с улыбкой в кресле; бывала она за границей, много видела она людей: казалось, ей есть и о чем рассказать, и над чем пораздумать; но говорила ли Катя?» (И сравнение с примечанием Марины Цветаевой: «Не говорила она в “Мусагете” никогда, разве что – “да”, впрочем, как раз не “да”, а “нет”, и это “нет” звучало так же веско, как первая капля дождя перед грозой. Только глядела и дымила, и потом внезапно вставала и исчезала, развевая за собой пепел локонов и дымок папиросы».)
И трудно было решить, она думала ли когда-нибудь; подойдите же к ней, поговорите же с ней, и вы увидите, что у нее – тонкое в природу проникновенье, и что всякое искусство она и понимает, и любит; но попробуйте ей развивать свои мысли, или блистать дарованьем, или блистать знаньем и умом: уму не удивится – ум скользнет мимо нее, а дарованье она примет, как должное, как подразумеваемое само собой, как то, без чего и жить невозможно; но на знанье ваше она только плечами пожмет, только над вами посмеется»…
В мае Андрей Белый, Ася, Наташа и их друзья Поццо, Петровский решили выехать за пределы Москвы. Они попали в Саввинский монастырь близ Звенигорода; остановились в гостинице.