Серебряный век. Жизнь и любовь русских поэтов и писателей

«Имею ли я право идти своей дорогой, когда меня любят. Ведь один шаг – и мужское чувство захватит меня и унесет. Эта физическая близость прикосновений может прорваться ежесекундно – одним резким движением.

Может быть, здесь я должен гореть? Может – это эгоизм теперь – для себя идти дорогой отречения?»

Мне хотелось еще написать письмо Анне Рудольфовне с этими сомнениями, но я удержался. Отправил только то, что было написано вчера.

В 10 часов прихожу к М.В. Жду, сидя на лестнице. Читаю «La Voix de Silence»[6]. Суровые требования крепят душу…

Но вот мы опять одни, и моя дорога отречений становится далекой. Ненужной…

Я читаю вслух, и ее рука в моей груди. И невыразимое чувство охватывает меня. Мой голос дрожит и прерывается. Огненная дрожь пробегает… Теперь она сильнее, и я люблю ее страстно, по-человечески…

«Мы не расстанемся никогда… Мы будем вместе…»

– Нет. Это не может быть. И опять чувство отречения охватывает меня. Я кладу ей руку на голову. Чувствую ее волосы и всю силу, трепещущую во мне, вкладываю в одно желание:

– Будьте свободной, будьте сильной и не думайте обо мне.

«Разве Вы хотите, чтобы я Вас забыла?»

– О, нет…

И опять минуты трепета, смеха, детских ласк. Я беру ее голову обеими руками и целую ее волосы <…>

Их роман похож на некое безумие, они сами не знают: чего хотят друг от друга… Они играют с огнем, не подозревая об этом. И все время пытаются понять: что дальше… как быть?

Маргоря предлагает путешествовать… Она уже строит маршрут:

<…> Поедемте путешествовать… Составимте маршрут <…> Сперва в Коктебель, в Грецию… Потом, разумеется, в Египет… Это так близко… В Индию…

– Только как мы поедем… Человеческие отношения так сложны…

– Люди создали их, чтобы упростить жизнь…

– Поехать с Анной Рудольфовной.

– Она не вынесет Греции… Ведь она даже не могла ни разу спуститься до юга Италии… Это слишком много для нее. Она всегда повторяет: я никогда ни к чему не привыкаю…»

И даже здесь в их мысли и планы вторгается Минцлова. Она настойчиво подталкивала их друг к другу, и похоже, они смутно чувствуют, что без нее в их отношениях будет прореха или определенно чего-то станет не хватать…

Все сомнения постепенно проходят; в Максе просыпаются желания, физическая любовь. Но он не знает, как совместить легкий неземной порыв любви к Амори, как он называет Маргариту, и мужскую чувственность. Как вырваться из этого заколдованного круга?

В одну из прогулок Макс обращается к своей Аморе:

«Теперь мы должны решить… Я не могу решить сам… Потому что я решаю нашу, нашу судьбу – или дорога человеческая, с человеческим счастьем – острым и палящим, которое продлится год, два, три, – или вечное мученье, безысходное, любовь, не ограниченная пределами жизни…»

Постепенно Маргоря приходит к мысли о том, что они с Максом предназначены друг другу.

«Зима 1905 года, когда мы с Нюшей жили в Париже, проходила под знаком революционных событий в России. <…> Я все еще грезила. Духовную науку я не могла еще связать с жизнью. Величественные перспективы мировой эволюции и мрачное настоящее оставались в моем сознании разрозненными.

Удручала меня также необходимость сообщить теперь родителям мое решение выйти замуж за Макса. Я боялась гнева моей матери. Я чувствовала свою внутреннюю зависимость от нее и, может быть, именно поэтому во многих случаях поступала ей наперекор, стремясь утвердить свою самостоятельность. Я находилась под влиянием Минцловой, которая внушала мне, что Макс и я предназначены друг другу. Было странно только, что я не чувствовала себя счастливой. Тем не менее мое сообщение, посланное родителям, было так решительно, что мама не протестовала. Этому способствовало участие Екатерины Алексеевны Бальмонт; она всегда чрезвычайно любила и высоко ценила Макса. Письмо отца дышало любовью и доверием. Только наши три девушки – Маша, Поля и Акулина, узнав о моей помолвке, сели все вместе за стол и в голос «запричитали». Они мечтали для меня о другом женихе. Он должен был быть по меньшей мере принцем. Макс не отвечал их идеалу».

В апреле Маргарита уехала в Москву, Макс вскоре присоединился к ней. 12 апреля 1906 года состоялось венчание Маргариты Сабашниковой и Максимилиана Волошина в Москве в церкви Св. Власия. Свое состояние Маргоря описывает «странным», она все воспринимала как сон, события которого не затрагивали ее.

После свадебного торжества молодые уехали в Париж, туда же в ближайшее время должен был прибыть Рудольф Штейнер. Интересный факт, что в одном купе с новобрачными ехала Минцлова, которая, видимо, странным образом скрепляла этот союз и не собиралась выпускать молодых людей из-под своего крыла.

В Париже они недолгое время прожили в мастерской Макса, потом переехали в маленькую квартиру в Пасси, где было несколько диванов, покрытых коврами, и множество полок для библиотеки Волошина. Там же находилась копия в натуральную величину гигантской головы египетской царевны Таиах, с которой Макс не расставался.