Серебряный век. Жизнь и любовь русских поэтов и писателей

Мы встаем к 9-ти часам, пьем кофе и сидим за столом часа по два: Tьo то вспоминает старое время, свою молодость и мамину. <…>

Дом – волшебный, поражает чистотой. Всё в чехлах. Я в диком раже. Т<а>к хочется рассмотреть все эти стенные и стоячие лампы, канделябры, статуи, картины, диваны, кресла, тумбочки, столы! Но нет: всё крепко зашито! В ее комнате всегда полутемно. Над диваном огромный портрет дедушки углем, по бокам фотографии: мамины детские и наши всех возрастов, на туалетном столике граненые флаконы – увы, пустые! Она не выносит духов – какие-то полированные ящички с цветами, ручные зеркальца, – всякая чудесная мелочь. Часы с вальсами Штрауса и Ланнера больше не ходят, она говорит, что это после нашего последнего приезда.

Скоро зацветут липы. Они окружают весь сад, круглые, темные, страшно густые. Перед террасой площадка, посыпанная красным песком. Раньше на клумбах росли дивные цветы, теперь же ничего нет, всё сожрали и вытоптали мои враги, предмет моего глубочайшего отвращения – куры.

Не помню, писал ли Вам Сережа о нашем особняке на Собачьей площадке? В нем 4 комнаты, потолок в парадном расписной, в Сережиной комнате камин, в моей и столовой освещение сверху (у меня, кроме того, нормальное окно) и вделанные в стену шкафы. Кухня и комната для прислуги в подвале. Если не будет собственного, хотелось бы прожить в этом доме подольше, такой не скоро найдешь! <…>

Да, я забыла: мы уже обставили всю нашу квартиру, купили старинный рояль с милым, слегка разбитым звуком, прекрасную ковровую мебель для Сережиной комнаты, зеркало из красного дерева, к<а>к и рояль, гардероб и т. д.

Будет очень волшебный домик, осенью увидите. Ну, окончательно до свидания.

МЭ

Осенью у супругов Эфрон родилась дочь Ариадна. В жизни семьи Эфронов наступает новый этап. Марина теперь не только жена, но и мать. Она расцветает на глазах, что не могут не отметить люди, которые сталкиваются с ней. В ее жизни царит гармония – личное счастье и творчество, которое постепенно все больше и больше становится популярным в разных кругах читательской России. Марина как поэт обретает свой собственный неповторимый голос. Летом они в Коктебеле, где пишутся замечательные строки – признание в любви собственному мужу.

…Летели солнечные стрелы
И волны – бешеные львы.
Так Вы лежали, слишком белый
От нестерпимой синевы…

А за спиной была пустыня

И где-то станция Джанкой…
И тихо золотилась дыня
Под Вашей длинною рукой.

Так, драгоценный и спокойный,

Лежите, взглядом не даря,
Но взглянете – и вспыхнут войны,
И горы двинутся в моря.

И новые зажгутся лу́ны,

И лягут яростные львы —
По наклоненью Вашей юной,
Великолепной головы.

Замужество раскрепостило Цветаеву – ей хочется нравиться, и она стала уделять больше внимания внешнему ввиду, чего раньше не было… В письме одному из своих адресатов она пишет: «Завтра будет готово мое новое платье – страшно праздничное: «ослепительно-синий атлас с ослепительно-красными маленькими розами. Не ужасайтесь! Оно совсем старинное и волшебное. Господи, к чему эти унылые английские кофточки, когда так мало жить! Я сейчас под очарованием костюмов. Прекрасно – прекрасно одеваться вообще, а особенно – где-нибудь на необитаемом острове, – только для себя!»

ПРИМЕЧАНИЕ.

А вот отрывок из воспоминаний Валентины Перегудовой, с которой Марина Цветаева когда-то училась вместе в гимназии. Этот текст относится к более позднему периоду жизни Цветаевой, но он хорошо демонстрирует те перемены, которые произошли в Марине.