Серебряный змей в корнях сосны

– Вашей вины здесь нет, – поспешно добавил Куматани. – Но дело касается не только оммёдзи, но и императорского казначейства. К тому же, – он грустно улыбнулся, – Мамору-сан все еще там, его душа стала свободной от проклятия маски, но сам он остался мононокэ. И чтобы помочь ему, нужны сильные экзорцисты.

– Вы очень добры, – кивнул Тояма, и они с супругой низко поклонились. Хизаши и Кента ответили им тем же. А потом лодка отчалила, и остров начал медленно отдаляться под мерное покачивание досок под ногами. Кента устроился возле мачты, привалившись к ней спиной. Теперь Хизаши яснее читал его эмоции по изможденному лицу. Он был полон сожаления, жалости и вины, будто от него и впрямь что-то зависело. Но правда была такова, что все эти люди – и старуха Сачико, и ее муж-контрабандист, и даже их трусоватый сын – сами сделали свой выбор гораздо раньше, чем два будущих оммёдзи потерпели крушение у берегов Черного острова.

– Жалко их, – вдруг сказал Кента, глядя на горизонт.

Хизаши проследил за его взглядом и задумчиво произнес:

– Что за тоска снедает!
Чайки с утра кричали
О том, что забыто.

* * *

Внутри загадочная школа Кёкан была не так примечательна, как можно было вообразить. Арата провел их через внешний двор к главному зданию, где их должен был принять сам глава школы. По пути им встретились группы учеников, провожающих гостей любопытными взглядами. У всех была одинаковая простая одежда, а волосы собраны на макушке в пучок под тканевой шапочкой, что делало всех юношей похожими друг на друга. Однако Хизаши не мог не заметить, что здесь не ощущалось напряжения, как в Дзисин, где каждый по-своему старался отличиться, порой во вред более слабым. Так было и с Сасаки Аратой, да и с Куматани порой. Может, поэтому Сасаки однажды ушел.

– Еще раз простите за такую встречу, – сказал он на пороге приемного зала. – После непременно надо еще поговорить. Вы ведь задержитесь ненадолго?

Учида Юдай все еще хмурился, и Хизаши ответил за двоих:

– Если повезет. Но…

– Я знаю, что ты не совсем человек, – спокойно произнес Арата. – Это многое объяснило, так что не надо ничего говорить. У нас в Кёкан рады всем, кто пришел с открытым сердцем.

Он снова широко улыбнулся и распахнул перед ними двери.

Зал тонул в полумраке. На закрытых раздвижных дверях с обеих сторон были изображены разнообразные ёкаи – от прекрасных журавлей-цуру до зеленокожих уродливых капп. На месте, где хозяин должен встречать посетителей, была полупрозрачная ширма, за которой кто-то сидел.

Хизаши и Юдай опустились на колени перед главой школы.

– Не надо церемоний, – раздался голос, не мужской и не женский, не старый, но и не слишком молодой. – Вижу, вы прошли испытание. Кицунэ как никто чуют в человеке самое дурное и видят ложь насквозь. Вы и правда пришли ради своего друга. И вы оба правда умеете сожалеть о содеянном и проявлять сочувствие к тем, кто отличается от вас. Способные на сострадание никогда не получат от Кёкан отказ в помощи.

– Мы благодарим главу за доброту, – Хизаши склонился ниже, после чего поднялся и продолжил: – Вы правы, наш друг в опасности.

– Лишь друг? – проронил голос из-за ширмы. – Что ж, будет вам известно, что это только начало. Кёкан укажет путь, но пройти его вам придется самим.

Сожаление. Тени замка Мори

В Кёкан Хизаши чувствовал себя как дома.

Это было странно, учитывая, что он здесь впервые и не знал, откуда ждать опасности. И тем не менее довольно скоро он совсем расслабился.

Сасаки поводил их по территории школы, доступной для гостей, частенько прерываясь, чтобы поздороваться, обменяться дежурными вопросами и вежливыми улыбками. Никто здесь не смотрел на него свысока, хотя среди учеников встречались и такие здоровые лбы, что могли ударом кулака снести самурая со скачущей лошади. Возможно, это и означало «найти свое место», но вместо привычной насмешки над человеческой склонностью к привязанности – все равно, какой, – Хизаши почувствовал зависть. И в то же время, глядя на любопытные, но не злые лица вокруг, на изящные крыши жилых павильонов, возвышающихся над садом, в котором рядом цвели летние яркие гортензии и зимние строгие камелии, ощущая невероятное спокойствие и умиротворение этого места, Хизаши вспоминал годы в Дзисин и признавал – он стал тем, к чему Хизаши привязался. Совсем как люди, которых он привык презирать.

С Дзисин были связаны воспоминания. Вечера перед отходом ко сну, когда Кента не ложился до последнего, пытаясь под руководством Сасаки повторить вязь замысловатой каллиграфии. Рассветы, наполненные прохладой – но и теплым дыханием спящих на соседних футонах. Все это вдруг стало казаться выдумкой. Как будто Хизаши уснул и вот открыл глаза – и ничего этого не было.

– Почему никто не на занятиях? – спросил Юдай, когда они в очередной раз раскланялись с парой юношей, расположившихся прямо на траве и поедающих моти. И это несмотря на приближение ужина!

Сасаки рассмеялся.