Серебряный змей в корнях сосны

Кента присел и поскреб ногтем застывшие капли в нескольких шагах от тела. Сасаки не шелохнулся, а Хизаши приблизился и опустился на одно колено.

– Воск, – подтвердил он. – Откуда он здесь?

Ему ответил Наримацу.

– Должно быть, Янагиба принес с собой свечу. Ночью в этой части замка всегда темно.

– Но где она сейчас? – Кента огляделся.

– Или это от свечи служанки, которая нашла тело.

Хизаши не стал ничего добавлять. Поднялся и похлопал Кенту по плечу. Восковые следы тянулись дальше, но коридорчик заканчивался сплошной стеной, так что пройти сквозь нее мог только призрак. Даже у демонов есть материальное тело.

– Где же Морикава-сэнсэй? – озадаченно спросил Сасаки, не сходя с места. Он не мог скрыть нервозности, взгляд бегал, стараясь не задерживаться на мертвеце.

Этим утром трое учеников должны были вернуться в Дзисин, но они не могли покинуть замок, не предупредив учителя. Странная складывалась ситуация. Хизаши посмотрел на Наримацу и спокойно произнес:

– Мы ничем не можем помочь, если убийство совершил человек. Полагаемся на вас, Наримацу-сан.

Поклонившись и получив ответный кивок, развернулся и пошел прочь. Куматани и Сасаки присоединились к нему, и только тупичок остался далеко позади, Кента спросил:

– Ты что-то понял?

Хизаши неопределенно пожал плечами.

– В замке мало людей, но очень много ушей, – ответил он. – Давайте отложим разговоры.

Но этому не суждено было случиться.

Едва они добрались до комнаты Куматани, над головой раздался оглушительный визг. Он оборвался внезапно, будто женщина потеряла сознание, и последовавшая за этим тишина пугала.

– Не нравится мне это утро, – протянул Хизаши, а Куматани уже побежал на звук. Кричали с той стороны, где жили наложницы. Кента добрался первым и замер перед дверью в женские покои, но та распахнулась сама. На пороге стояла бледная, как полотно, служанка Сузу.

– Да что же это такое творится-то, а? – прошептала она. – Надо госпоже сказать…

И, прошмыгнув мимо Кенты, припустила бегом. Хизаши проводил ее взглядом, и тут как раз прибежал Наримацу и, задев Кенту плечом, шагнул в женские покои. Сасаки покачал головой, и Куматани отошел к нему, но никто из них не тронулся с места, пока Наримацу не вернулся. Его лоб пересекала глубокая морщина, отчего и шрам на лице исказился, изуродовав вконец благородные черты.

– Младшая наложница скончалась.

И он, закрыв за собой дверь, быстрым шагом направился к лестнице. Должно быть, ему требовалось послать весточку господину – виданное ли дело, за одно утро два трупа, и это при том, что в обход хозяина были приглашены экзорцисты из самой Дзисин. Только вот, похоже, без толку.

Хизаши раздраженно потер ноющий висок.

Хироко мертва? Но… почему именно она? Хизаши думал, ему все равно на этих чужих людей, которых он видел второй день в своей длинной жизни, но теперь его терзало мерзкое чувство, будто случилось и впрямь непоправимое. Может, это потому, что та девушка не прошла мимо? Не испугалась и спросила, в порядке ли он?

А теперь она мертва.

– Есть разговор, – решительно сказал он и отвернулся, чтобы скрыть злое лицо.

* * *

В комнате Кенты успело остыть, и пока он возился с жаровней, а Сасаки бегал в поисках слухов, Хизаши убедил себя, что поступает правильно. Ему предстояло так подать информацию, чтобы не пришлось объяснять то, чего его временным товарищам знать не полагалось. Ни сейчас, ни вообще когда-либо. Куматани будто понимал его состояние и не лез с разговорами, молча раздувал пламя, пока угли не затрещали, и живительное тепло не поползло по полу, согревая ноги.

Тут и Сасаки Арата вернулся.

– Младшая наложница по имени Хироко умерла ночью, никто ничего не видел и не слышал. Утром одна из девушек заметила, что та не встает, и подошла к ней. Говорят, лицо мертвой исказил ужас. Должно быть, она настолько испугалась, что не выдержала.

Плечи Кенты вздрогнули. Он посмотрел на Хизаши, и тот кивнул.

– Сегодня ночью мы почувствовали чье-то присутствие. Это… – он попытался подобрать слово, но не выходило, – как будто дух, жаждущий отмщения, бродил по замку.

– Это называется негодование, – сказал Сасаки, обращая к себе взгляды, один внимательный, другой недоверчивый. – У ёкаев есть способность распространять вокруг ауру осорэ, вызывающую ужас. А есть аура негодования, она исходит от людей, чьи негативные эмоции очень долго копятся и как бы обретают самостоятельность. Не человек управляет ими, а они человеком. Обида, ненависть, зависть. Я читал об этом в одной книге.

– А ты не такой уж и бесполезный, – похвалил Хизаши, за что получил тычок от Куматани.

– Раз вы ощущали ауру негодования, значит, в замке кто-то попал под власть своих негативных эмоций.

– И такой человек мог убить, сам того не сознавая? – уточнил Хизаши.

– Возможно. Не знаю. Там не очень много было написано. Спросить бы Морикаву-сэнсэя…

– Его нет, – напомнил Хизаши, – может, его тело тоже где-то валяется, куда даже слуги не забредают.