По его дернувшемуся веку Хизаши понял, как ему непросто говорить о вещах, которых он не видит. Мир духов закрыт для экзорцистов, таково непреложное правило: ты либо на стороне живого, либо мертвого, нельзя использовать живую ки и при этом путешествовать по теневой стороне, как и нельзя, ежедневно соприкасаясь с мертвецами, развить свою ки до нужного уровня. У всего на свете есть цена. И пусть ёкаев это касается не столь прямо, цену многим вещам Хизаши успел усвоить. Иногда слишком поздно.
– Больше ничего, но я ясно ощущала их обеспокоенность. Грядет нечто страшное, такое, что заставило волноваться даже мертвых. Я не могла просто сидеть на месте.
– Почему не Томоё? – вдруг спросил Хизаши.
– Потому что, когда мы догоним Кенту, я хочу, чтобы он увидел именно меня, – прямо и откровенно ответила девушка. – Не знаю, поможет ли это, значу ли я для него столько же, сколько он для меня… Но я должна хотя бы попытаться.
Они смотрели друг другу в глаза, и Хизаши видел душу Чиёко, открытую так, как, наверное, никогда в ее короткой жизни. И снова накрыло горячей волной стыда и сожаления.
– Прости, – сказал он. – Я не могу говорить за него, но думаю… Почти уверен, что он узнает тебя, даже в таком состоянии.
Вернулись Мадока и Сасаки, устроились за низким столиком, за которым резко стало тесновато, – и есть перехотелось. Сердце окольцевала такая тоска, что он молча развернулся и направился к выходу.
– Эй, Мацумото! Куда ты собрался?
Хизаши только рукой махнул и был благодарен Сасаки, который тихо сказал:
– Оставь его, пускай идёт. Ты же помнишь, он никогда не любил…
Что именно он не любил, Хизаши дослушивать не стал. Прошел сквозь пустой зал, в воздухе которого висел такой типичный для всех подобных заведений в любой части империи запах винных паров, вареного риса и кислого маринада, и с наслаждением, будто только сейчас получил возможность дышать, втянул свежий воздух наступающего вечера. Солнце уже почти утонуло за невысокой горной цепью на северо-западе, слева от дороги, и фиолетовые сумерки медленно наползали, точно из опрокинутой неловкой рукой тушечницы.
Кента поначалу постоянно все вокруг измазывал, но со временем Хизаши понял, что это было не от неумения и неловкости, а от смущения. Его щеки и кончик носа в те ранние дни обучения частенько пестрели темными разводами. Вспомнилась еще ночь в замке лорда Киномото, Кента тогда пытался написать талисман для госпожи и испачкал руки и щеку.
Говорят, боги всемогущи. Вот бы стать еще сильнее них и заставить повернуть время вспять. Хватило бы даже двух лет. И никакого демонического меча больше. К демонам его.
Хизаши очнулся от странного то ли видения, то ли морока, привалившись спиной к стене идзакаи и держась за голову. Каждый раз, когда в ней всплывали обрывки странных чужих разговоров, он чувствовал себя невероятно уставшим и таким старым. Этот негромкий проникновенный голос был смутно знаком, но стоило открыть глаза, как он забывал и его звучание, и свои чувства, с ним связанные. Да и его ли то были чувства?
– Господин? – рядом стояла низенькая девушка в одежде служанки, с простым круглым лицом, левый глаз чуть косил. В руках – короб для еды, завернутый в платок. – Господин, вы здоровы? Может, мне позвать на помощь?
И тут она посмотрела ему в лицо, отчего выражение участия мигом сменилось ужасом. Отшатнувшись, она едва не упала и, прижав короб к груди, бросилась к повозке, в которой, как они предположили, путешествовала знатная госпожа. Хизаши ощутил жжение в правом глазу и выругался, не стесняясь во фразах. Этого еще не хватало! Он всегда хорошо себя контролировал и не позволял змеиной натуре вылезать наружу без его ведома. Были, конечно, исключения, но оправданные. Если эта служанка расскажет об увиденном госпоже, та немедля пожалуется в ближайшее управление, а там и до погони из Дзисин недалеко. Пора убираться отсюда.