Серебро

– Ха-ха-ха, – расхохотался Пётр, – у поэтов бывают удачные стихи, бывают неудачные. Вот это неплохо, согласитесь: «Слоны бились бивнями так, что казались белым камнем под рукой художника, олени заплетались рогами так, что казалось, их соединял старинный брак со взаимными увлечениями и взаимной неверностью, реки вливались в море так, что казалось: рука одного душит шею другого».

– Да уж, – неуверенно вздохнула женщина, – конечно, увлечения, и понятно почему. Согласна…

Когда она ушла, Пётр вытащил из саквояжа маленький револьвер. Подумав, положил его на полку возле стены. Сел на кровать и стал читать исписанные листы, оставленные бывшим жильцом:

Ты позови её, как зовут на рассвете погибшую лань,
Охотники, попавшие в западню сами.
Ты позови её, как встарь звали новь.
Воздевая в воздухе дланями, ждущие любовь.
Те, кто, забыв арго чертей, летели на лепестки роз,
Чтобы целовать стрекоз.

Пётр встал с кровати.

– Позвать любовь, – произнёс он тихо. – Я зову тебя, Бим, – сказал он и посмотрел в окно: там выстроились кресты, какими однажды пометили и его. И не святой водой, а зелёнкой.

Пётр не знал, в каком году он родился, но знал, что в России. Не знал, крестили ли его в детстве, но знал: у него были родители. Детская память цеплялась за то, что было. Или приснилось?

Но ему не приснилось, как в 1899 году в Германии ему мазали лоб зелёным раствором, после того как он сорвался с трапеции. И стал клоуном.

Когда ему было восемь, он забрался на корабль, идущий в Неаполь из Одессы. В Неаполе он научился говорить на трёх языках: итальянском, французском и немецком.

С девяти лет он работал в цирке.

Там он научился акробатике, стрельбе и хорошим манерам. Старый Франц, про которого говорили, что он австрийский герцог, занимался с ним этикетом, историей, литературой, а также научил играть на губной гармошке.

Пётр привстал и пошёл на кухню, где пахло борщом и жареным мясом. На кухне в клетке сидела канарейка. Он налил в чашку горячую воду из самовара.

Тут же на кухню вышла хозяйка.

– Вы любите синема? – спросила она.

– Терпеть не могу.

– Вы шутите?

– Ничуть, – сказал он и пошёл к себе.

Сел за стол, на котором лежало несколько листов из тех, что он нашёл. Ещё раз прочитал один из них:

Я вижу Вэ как круг и точка в нём,

А Зэ – упавший К, в нём зеркало и луч,

Л – круговая площадь и черта оси,

Ч – в виде чаши,

М – лица молний, облаков и туч,

Я вижу Я как единицу,

А, Б, В, Г как «Господи, спаси»

Он оторвался от чтения.

– Вэ… Вера, Вера… Ты круг и точка в нём.

Он впервые встретил Веру В. в летнем ресторане на берегу Волги, в Самаре.

Пётр никогда не верил в любовь с первого взгляда, но в ту секунду, как он увидел Веру В., каждый атом его тела превратился в акробата на вершине трапеции.

Он заметил, что она посмотрела на его волосы, седые, как луна, но не удивилась, а спросила:

– Вы так молодо выглядите, Пётр, несмотря на седину. Откуда вы?

– Таганрог, – ответил он. – Вы считаете, что выглядеть молодо – это, прежде всего, место, где родился?

– Иногда это просто умереть молодым. И остаться в памяти на фотокарточках. Как Чехов. Ваш земляк.

Мимо них проходил уличный клоун. Большой красный нос. Рыжий парик. Вероятно, он устал: его лицо не выражало ничего, кроме этого чувства. В самой смертельной стадии. Пётр вдруг понял, что у Веры В. под шляпкой рыжие волосы. И, подчиняясь неожиданному порыву, произнёс:

– А вы рыжая…

– Как Бим, – быстро нашлась она. – А вы как Бом.

– Я поседел в пятнадцать лет. Психиатры называют это словом «стресс». Так что мы и вправду как Бим и Бом. Только разве лишь отличие, что они номинально рыжий и белый клоуны.

– Вы, Бом, такой же франт, как и на арене, – улыбнулась она.

– Вы, очевидно, имеете в виду Станевского, а я помню ещё Кортези. Это был первый Бом. Тот не одевался как франт, а просто наносил чёрную точку на нос. Я видел их выступление в Берлине. Я старше, чем выгляжу, – улыбнулся он. – И знайте, я сам был клоуном.

– O, there are so many veins for one man[4].

– I must confess that all my vein comes from the wine and comes to wine[5], – ответил он и предложил шампанского.

Они стали любовниками в ту же ночь. А на следующий день могли стать врагами.

Они прогуливались по набережной, когда раздался взрыв. Их швырнуло на траву. Это была акция. Боевики пытались взорвать чиновника. Несмотря на кровь у виска и на лбу, которая заливала глаза, он быстро поднял Веру и потащил в сторону. Но она всё равно успела заметить разорванные тела, среди которых были два ребёнка. На её лице застыл ужас…

– Зачем ты делаешь это, Бом? – спросила она вечером. Он сразу понял, о чём она.

– Жизнь – это клоунада ада.

– Но ведь ты не веришь в идеалы тех, с кем общаешься? Революция для тебя – это клоунада?

– Буффонада. Так точнее. Но прибыльная и щекочущая нервы.

– Для этих детей жизни больше не будет. Никогда.