Серебро далёкого Севера

— Ну, подруга, где тут у вас самый шикарный кабак? Веди! — тяжесть новообретенного кошеля с золотом странным образом придавала настроению Влада легкости и игривости.

— Не торопитесь, барон. Мне, помнится, кто-то что-то обещал. Три желания, или я что-то путаю?!

Кажется, обещал это барон не охотнице Таньке, а вовсе даже даме Теннеке… Да впрочем, кто эту валькирию разберет, если она едина в трёх лицах, не считая еще и одной наглой лисьей морды впридачу?!

— К вашим услугам, дорогая. Чего желать изволите?

По Танькиному лицу пробежала хитроватая улыбка.

— Я у нас девушка простая, а здесь — так вообще отдыхаю. Потому и желания мои тоже будут простыми. Что называется, оттянуться! Стало быть, во-первых, — запеченного кабана. Во-вторых, бочку пива. Ну а в третьих, дорогуша — три дня с тобой, не вылезая из койки. Как раз к концу недели вернуться во Всесвятский Посад и успеем. Замётано?!

"Хэ! Всегда бы так расплачиваться за помощь — и горя не знал бы!", — мысленно крякнул Збровский.

— Дык замётано!

…

Название на вывеске того кабака, в который Танька привела своего должника, барону пришлось перечитать трижды, прежде чем он окончательно поверил своим глазам. Это ж надо такое придумать: "Рай зеленых желудей"? Но по словам валькирии, именно здесь готовили самых вкусных поросят во всей столице — на что и намекал нарисованный на вывеске розовый кабанчик с крылышками, весело барахтавшийся на облачке, в ярко-зеленой желудевой куче.

В виде желудей были выделаны и светильники внутри кабака, а стены его, под стать названию — выкрашены в болотно-зеленый цвет. Хозяин заведения, выйдя из-за стойки, радостно приветствовал гостей:

— О, ты посмотри, Танюха пришла! Да еще и с хахелем!

— Так ото ж, Филипыч. Ну, веди к столу! Сегодня шир`oко гулять будем.

Пока Танька придирчиво уточняла с Филипычем размеры кабанчика и приправы, с которым он должен быть запечен, барон неторопливо оглядывался по сторонам. Выбранная валькирией харчевня оказался заведением средней руки — не дешевой забегаловкой для смердов, но и не разукрашенной сверх меры трапезной, в каких понтуются молодые барчуки. Нет, здесь, в "желудёвом раю", собиралась разночинная публика из разряда "ни пан, ни холоп": подъячие, стряпчие, судейские писари, бурсаки… Знакомы с Танькой оказались не только хозяин, но едва ли не половина зала. Так что к ним со Зборовским постоянно подходили всё новые и новые приятели, особенно после того, как два дюжих кухонных мужика торжественно водрузили на середину крепкого дубового стола двадцативедерную бочку с пивом. Всех явно интересовала не только возможность дармовой выпивки, но и личность Влада. А уж когда выяснилось, что это настоящий иностранец из Энграма, да еще и целый барон впридачу — шуточки и подколки полупьяной публики посыпались как из ведра.

За окном тем временем быстро темнело, а народу в кабаке прибавлялось. Наконец, к столу подошел довольный Филипыч. Первым делом он шуганул любопытствующих:

— А ну, гольцы, кыш по своим местам! Вас тут еще не хватало! Василь, Деревянко, освобождай место, растудыть!

Последняя команда относилась уже к кухонным мужикам, которые, покряхтывая, передвинули изрядно опустевшую пивную бочку ближе к краю стола.

— Мелешка, заноси!

По этому приказу две румяные дородные бабы в бело-зеленых передниках торжественнно водрузили на освободившуюся середину стола громадный поднос, на котором утопал в подливе запеченный кабанчик.

И гулянка пошла по новому кругу, теперь уже с закуской. Кабанчик действительно оказался отменным — с коричневой хрустящей корочкой, с вырезанной из редьки шутовской короной над ушами и зажатым меж клыков здоровенным яблоком. Нежная свинина с привкусом душистых травок сама собой таяла во рту, а каждая новая кружка пива только прибавляла удовольствия. Но барон старался на жратву особо не налегать: впереди его ожидали еще и другие развлечения, а отправляться в постель с набитым животом означало заранее испортить себе всё удовольствие. Поэтому он уделял больше внимания оживленной болтовне с Танькиными приятелями, с удовольствием рассказывая им об Энграмском княжестве. О сражениях, в которых ему доводилось участвовать, о своих победах в поединках. И о тамошних бабах и девках, ну как же без этого! О знаменитых амедонских упырях. О том волшебстве, которое способны творить энгрские колдуны, и о том, слабо ли им против чародеев местных, белозерских. ("Признаю, братцы, признаю — супротив светлейшего Всесвята наши-то маги чуток пожиже будут!") Да и длинные волосы Зборовского тоже вызывали у народа оживленный интерес — сами алатырьгородцы в большинстве своем были стрижены под горшок.