Серебро далёкого Севера

Ничего не понимающий Юрай послушно вытянул вперед указательный палец правой руки — тот самый, предназначенный для магического кольца. До сих пор ему, в отличие от Зборовского, довелось видеть свою собеседницу только лишь в облике веселой и беззаботной девицы Таньки. В иные ее воплощения, несмотря на все рассказы барона, верилось пока еще с превеликим трудом. Но сейчас — случай своими глазами убедиться в правдивости рассказов Влада представиться не замедлил. Когда дева молниеносным движением выхватила из сапога столь хорошо знакомый Владисвету кинжал и отхватила у себя прядь волос, ее лицо и фигура уже начали меняться… И продолжали свое изменение, пока она свивала эту прядь в жгут и обертывала его Юраю вокруг пальца. К тому моменту, когда этот палец с обвязанным вокруг него локоном накрыли две женские ладони, это была уже истинная валькирия в полной силе и славе, и лишившемуся силы волшебнику оставалось только смотреть на нее ошарашенными глазами и с разинутым ртом. Раздавшийся затем звук исходил непонятно откуда, из самых глубин могучего торса Танненхильд, но при этом был на удивление чистым и звонким, как струна лютни. Если в этом и содержалось какое-то заклинание — то заклинание высшего порядка, внесловесное и людям недоступное. На мгновение палец обожгло огнем, потом сухим и трескучим холодом… Но миг миновал, валькирия разняла ладони, и Юрай увидел на своем целом и невредимом пальце свое новое кольцо, переливающееся разными цветами. Более всего эта игра красок походила, пожалуй, на цвета побежалости, которые можно заметить на поверхности раскаленной докрасна железной подковы в тот миг, когда кузнец кидает ее в воду. Но при этом, кольцо сейчас было не теплее самого пальца, да и паленым человеческим мясом тоже что-то не пахло…

— Готово твое кольцо, Юрай. Носи на здоровье и используй во славу! — Голос Танненхильд был зычным и громким. Она по-прежнему сохраняла облик валькирии; стало быть, какое-то дело не было еще доведено до конца.

— Тебе же, Владисвет, даже и не знаю, что и подарить. Дать я тебе уже дала, если помнишь, и притом не единожды. Всё дала, что можно было, и сполна. Разве что…

Крылатая дева чуть помедлила.

— Один раз, запомни, один-единственный раз, если будет у тебя крайняя нужда в моей помощи — приду я на твой зов и помогу. А призовешь ты меня, назвав моим полным именем. И попробуй только ошибиться хоть в единой букве!

Хохот валькирии был подобен грому.

— На сем прощайте, воины. Предначертанное свершилось, обещанное исполнилось, и ваш путь ждёт вас. А мне — недосуг!

Хлопок, вспышка — и вот уже только темная пушистая лисица метнулась вдаль, к выходу из терема. "По воле зверя, по слову леса, по зову крови — сникни, девичья краса, воплотись лиса!"

21. Интерлюдия первая

В Круге Земель — ночь большого полнолуния. Сегодня, раз в пять лет, серебристое ночное светило сияет особенно ярко, представляясь взгляду разбухшим и налитым, словно яблоко или свежеотчеканенная серебряная монета. Солнце уже давно скрылось за горизонтом, а остальные планеты — красноватый Маарт, отливающая морской волной Аффра и тускло-серый Саттар — стыдливо померкли, робко стушевавшись на фоне блистательной Луны. Сегодня — ночь ее могущества, ее власти.

Вся лесная живность, от мышей и лягушек до последнего матёрого волчищи, притихла и предпочитает не выползать из своих нор. Одни лишь совы вальяжно и неспешно пролетают над затаившимися чащобами, да надрывно пищат снующие туда-сюда нетопыри. Цветов на лугах по осенней поре, уже не сыщешь, а многие деревья посбрасывали листву. Но и та рыжеватая зелень, которая еще оставалась на ветвях, сейчас тоже торопливо опадает на холодную землю — и в нее поглубже, по самые шляпки зарываются поздние грибы: малохольники, чернушки, рыжики… Одни только мухоморы горделиво расправляют в ночи свои широкие пятнистые зонты, половчее подставляя их под яркий лунный свет.

Крестьяне в эту ночь предпочитают набухаться до одурения брагой или самогоном — с тем, чтобы завалиться потом на боковую и спать непробудным сном хотя бы до восхода солнца, а по-хорошему — так и до полудня. Холопские дети нынче тоже неспокойны, и мамки чаще всего берут их к себе в постель, чтобы обнять и успокоить, а самым малым — так и просто сунуть титьку в рот. И те измученно засыпают, так и не выпустив материнской груди.