Сереброликая Берегиня (СИ)

  Трувар хмыкнул, взглядом проследил за незнакомкой, остановившейся возле полной низкорослой женщины в бледно-голубых одеждах. Наблюдая за ней губы тронула насмешливая улыбка. Девушка уронила голову на грудь, покорно выслушивая отчитку. Грозная, корившая ее баба угрюмо сдвинула пучковатые брови в кучу, недовольно искривила рот, по-видимому, из него вылетали не самые добрые напутствующие слова. Выставленный указательный палец, коим толстуха с завидной частотой махала перед лицом бедняжки, короткий, крючковатый, задел бы нос, подними та голову. Покорная Ясна только слушала, глиняный сосуд впечатался в пышную грудь, сплюснув и раздавив плоть, еще чуть прижмет, и кувшин треснет.

  Улыбка Трувара стала шире. Пустой кувшин согретый теплом женского тела, на место бы этой глины, да самому прижаться к налитым молодостью грудям, пышным, мягким. Обсмотрел ладони, характерные картинки мелькнули в голове, щеки вспыхнули багровыми пятнами, лицо обдало жаром. Женщины, боги были щедрыми, создавая их. А ему вообще грех жаловаться, обласканному женским вниманием.

  Девки липли к нему как пчелы к меду. Сила, красота, мощь выгодно сочетались с качествами воина и охотника, синие глаза штурмовали как ураган, и самые неприступные скалы рушились под беспощадным натиском. Хотя внимание часто становилось назойливым, как и любой мужчина в здравии, присматривался. Не реагируют на женские прелести только покойники, да ущербные, особенно если девица недурна внешностью. А эта русоволоска, едва не схлопотал от нее кувшином по затылку, недурна, ох как не дурна!

  Трувар прищелкнул языком, запустил пятерню в светлые кудри. Куда-то не в то русло мысли утекают. Солнце едва станет в зенит, и Ререка во всеуслышание провозгласят Вождем, Великим Князем, водрузят на плечи бремя правления, и он призовет братьев в помощь, сомнений быть не может, а тут на уме девки. И ладно бы Синевус мучился, тому лишь бы попить, да погулять! Девки, конечно, хорошо, когда в меру, да вовремя, но сейчас важнее брат. Ререку потребуется помощь и он ее получит!

  - Толкай! Толкай треклятую бочку!

  Хрипящий от натуги голос вывел Трувора из дум, голова мотнулась, отливающие золотом локоны, упали на лоб. Двое мужиков силились переместить массивную дубовую бочку по направлению к столам, надрывными усилиями отталкивались, переставляя ноги. Тяжесть огромного сосуда, две маховые сажени в длину, полторы в ширину, до краев наполненного бултыхавшейся медовухой, требовала не менее пяти толкачей.

  Трувар вскинулся, зашагал к дубовой громадине. Молча, на изумленные физиономии подряженных доставить бочку к застолью, мужиков, даже не глянул. Вклинился посередке, ладони уперлись в твердое, шершавое, навалился, мышцы на руках вздулись, пошли буграми. Подался вперед, зашуршало, глухо всплеснуло. Бочка, расталкивая земляную крошку, хлюпая внутренностями, покатилась быстрее.

  - Левее толкай! К крайним столам! - сиплым от натуги голосом выдавил мужик по правую руку от Трувара.

  Бочка хлюпнула, встав на месте у широкого стола. Трувар выпрямился, двое рядом косятся, дышат тяжело, подавил желание сплюнуть, отряхнул руки. Восхищенных, буравящих со всех сторон взглядом не примечая, спросил:

  - Еще чего толкнуть?

  Толкачи переглянулись, быстро закивали, такую удачу обеими руками хватать надо. Будто нарочно сговорившись, вскинули одновременно руки, потянули, струившийся по лбам пот впитался в рукава полотняных рубах, вычертив влажные бурые дорожки от локтя до запястья. Отдышавшись, кивнули в нужном направлении, шустро засеменили. Трувар пошел следом широким, размашистым шагом.

  Очередная бочка, выкаченная из неглубокого погреба, грузно проминала землю, катясь мимо кузни. Галька на пути смачно похрустывала, раздавленная внезапной тяжестью. Молот так и застыл в руках Батура, повис над наковальней. Взгляд кузнеца выхватил крупную фигуру северянина, в одиночку, без видимых усилий толкавшего раздутую дубовую громадину.

  Если все заморские мужи эдакой неизмеримой силы, править на землях русичей будет железная рука и несгибаемая воля. Может не того брата в княжичи звали?

  Кузнец поморщился, молот обрушился на заготовку, звонко лязгнуло, подкова скакнув, легла на прежнее место старой наковальни. Голова мотнулась, непрошенные мысли надо гнать, чего доброго беды накликаешь. Нет! В таком состоянии разве ж можно дела делать!

  Сплюнув, Батур раздраженно бросил подкову в кузнечный горн, взметнувшие искры чуть не попали в лицо, крикнул:

  - Ладко!

  За мешками с углем и соломой пискнуло, высунулась сонная перепачканая мордашка, опять задремал прямо в кузне, скрутится в уголке калачиком, и грохот не мешает, главное тятя рядом. Вымаранные кулачки потерли припухшие веки, зевнул, перекатившись, резво вспрыгнул на ноги.

  - Опять сморило? - хохотнул Батур. - Говорил не ходить спозаранку в кузню.

  - Я не спал! - малец обиженно поджал губы. - Так, ежель совсем маленько.

  - Ежель маленько, тогда ладно, - кузнец ласково взъерошил волосы сына. - Мне отлучиться надо, а ты раздувай огонь пока не вернусь. Справишься?