Сереброликая Берегиня (СИ)

  - Да ты ослеп, что ли? Не видишь кто перед тобой? На чью непорочность посягаешь?

  Нелепость вопросов осадила пыл Трувара, хмурясь, он оглянулся на девушку, окинул быстрым взглядом с головы до ног, желваки сильнее заиграли на крутых стиснутых скулах. Синие глаза потемнели, как штормовое небо. В ней крылась загадка, нечто необъяснимое читалось в облике, и это бросилось в глаза еще при первой встрече. Видимо Ярек знал больше него, в памяти всплыл образ двух человек у костра, сидящих рядом, странные жесты, шепот. Ревность острой иглой кольнула сердце.

  - И кто же она? - оправдываться, говорить о том, что не собирался прикасаться к девушке, что внезапный порыв толкнул на опрометчивый поступок, северянин не собирался, он мужчина, воин, а значит берет, что пожелает, пусть каждый так думает, а истинные чувства нужно прятать как можно глубже.

  - Да это же...

  Закончить Ярек не успел, властный окрик Аветты, со слышимым нечеловечьим рычанием, взметнувшийся к шелестящим листвой верхушкам деревьев, оборвал начавшееся признание.

  - Молчи!

  - Молчать... о чем? - Трувар сощурился, в ушах так и звенит хриплый рык вплетенный в нежный голосок.

  Ярек замялся, глаза упер в землю, переминался с ноги на ногу, лихорадочно соображал, что придумать и, наконец, выдавил:

  - Что... она... что она девица еще... нетронутая.

  - Что за нелепость, - зашипел Трувар, подскочил к Яреку, заговорил так, чтоб было слышно только ему. - Серьезно? Взбеленился из-за целомудрия едва знакомой девицы? Почем знаешь? Сама тебе поведала? Для себя хотел? Вы, русичи, народ...

  Трувар резко умолк, заморгал часто-часто, будто пелена с глаз спала. Повисла гнетущая недоказанность.

  Невдалеке вдруг зашуршало, из кустов шмыгнуло серое, юркое. Аветта вздрогнула как от удара, вырванная из плена человечьей слабости. Русак, дернув пушистым хвостиком, проскакал мимо. Она проводила длинноухого долгим взглядом, обернулась к спорившим.

  - Дурость, - голос Трувара смягчился, растопыренной пятерней провел по спутанным волосам, тяжело выдохнул, - ничего не сталось... такого. Не за что мне оправдываться. - Покосился на Ярека, пробубнил, - Да и перед кем?

  Резко крутанулся, подхватил с земли лук, колчан, на девушку не глянул, не решился, широкими шагами поспешно бросился к стоянке.

  Дружина проснулась, Трувар застал воинов за сборами. Хмурый, молчаливый, буркнув на ходу вернувшемуся из леса Яреку: "Она на твоем попечении", резво оседлал коня, поравнялся с готовым выдвигаться дальше Синевусом.

  Кавалькада выдвинулась в дорогу едва золотые стрелы метнулись сквозь скупые щели крон, настолько, насколько это возможно, ярко озеленив лесные угодья. Двигались резво, путь, с прошедшей ночи полегчал, деревья будто и впрямь живые, расступались, поднимали ветви, тропа казалась шире, ровнее.

  Аветта, обряженная в штаны одного из запасливых воинов и рубаху Трувара, подпоясанную широким отрывком мешковины, примостилась позади Ярека. Длинные, густые локоны рассыпались по спине серебряным плащом, укутав половину лошадиного крупа, подрагивали, развивались при каждом наскоке. Молодые воины, ехавшие вблизи, с завистью поглядывали на охотника, на тонкие белые девичьи руки, обхватившие жилистый стан.

  Ярека, казалось, близость мягкого, прижавшегося, гибкого тела не волнует. Но он нарочно, старательно не подавал вида. Зубы сцепил так, что сломаются, сожми челюсть еще хоть чуток. Навязчивые мысли теснились в голове, перебивая одна другую, мужик он все таки, из плоти и крови, и ниже пояса не деревянный. На мгновение зажмурился. Прочь, прочь назойливые, она Берегиня, Сереброликая Медведица, в ней человечьего на кончик перста. И все же такая мягкая грудь, так льнет. Успел проглотить стон, едва предательски не выметнувшийся из груди.

  - Ты, это... не жмись так крепко, - попросил Ярек в полуобороте, Аветта совсем чуток отодвинулась, - Ну хоть так, - пробормотал, крепче сжал поводья.

  В лес углубились скоро, кроны деревьев почти полностью скрыли небесную синь, под перепрелой листвой расползся зеленовато-коричневый мох. По наущению охотников, двигались дальними тропами, напрямик, огибая пропащие места. На путь ложились валежины, многие рухнувшие гиганты обзавелись молодняком, теснившимся, тянувшим тонюсенькие стебельки к скудным золотым просветам. Перепрелые исполины ощетинились развернутыми сухими ветками, объезжать такие сложнее. Лисьи норы темнели под земляными бугорками все реже, иногда мелькали промеж сочной листвы рыжие пушистые беличьи хвостики, исчезали в дуплах, за соседними ветками потолще. Стук копыт сделался глухим, земля дрожала, напоенный сырой, плохо испарявшейся влагой, воздух потяжелел, тянулся как кисель.