Яробор Живко… Точнее новая плоть Яробора Живко, как и было в ней заложено, прожила положенный ей срок в тридцать лет по земным меркам, все то время практически не давая сбоя в плане здоровья. Одноприродность и уникальность ее творения была такова, что не только люди, но даже мозг рао не подметил подмены. Она сохранила в себе не только все положенные выемки, полосы али рубцы, но и все качественные или индивидуальные привычки. И точно, как и положено вообще человеческой плоти, в определенный период времени принялась стареть. Хотя все же оказалась менее подвержена тому процессу, посему на Яробора Живко уже и в летах, все еще можно было сказать, что он выглядит моложаво.
За срок существования новой плоти, рао правил в своем Златграде достаточно спокойно, его жизнь оказалась равномерной и тихой. Он выдал замуж свою дочь Агнию, за махараджу соседней довольно-таки крупной провинции, а после, наконец, обзавелся мужским потомством: тремя чудесными внуками, уже полностью перемешавшими кровь лесиков, влекосил, кыызов и синдхистанцев. Он не просто побаловал себя внуками, но и дождался правнука, которого в честь него назвали, несколько право молвить на местный лад, Сива.
Первый советник рао, Волег Колояр Яш умер лет за память до смерти Яробора Живко, прожив немалый срок жизни и к трем дочерям да двум сынам, как когда-то велела Кали-Даргуа, прибавив еще двух мальчиков. Его сияющую искру или все же душу, как и намечалось, изловила Гриб-птица и унесла в хранилище, в Галактику Северный Венец, на Систему Карнеол, планету Хвангур, как особую ценность.
Дотоль находящийся на маковке четвертой планеты в дольней комнате, одного из космических судов Димургов, Перший так и не оправился от пережитого коматозного состояния, случившегося во время пересадки мозга и лучицы. Он право молвить бодрился, но, несмотря на постоянно получаемую биоауру, так и не смог подняться с выря. И не то, чтобы не ходил на маковку, не мог даже просто оторвать от выря голову. Несомненно, таким состоянием Перший тревожил не только Кали-Даругу, сынов, братьев, Родителя, но и Крушеца, оный, видимо, понял, что тот окончательный надлом случился с его Отцом после того, как он запаниковал, во время перемещения. Может потому Крушец как-то приник и вовсе перестал давить на плоть. Поелику Небо удалось, где-то за год до прекращения жизни Яробора Живко, утянуть айваном Дивного пагоду старшего брата в Отческие недра, и отнести его самого в Березань.
Золотистый покров земли Березани, раскинувшейся во все стороны пожни, порос короткими, рыже-смаглыми колосками пшеницы, с прямостоячими стебельками и плоско-линейными листочками, понеже порой воочью на них просматривались одиночные янтарного цвета зернятки испускающие из себя легкое рыжее сияние. Уходящие вперед пожни пшеницы, где-то вельми не близко сливались с безбрежным бледно-желтым краем раскинувшегося над тем полем небосвода без присущих ему облаков, солнца аль звезд, одначе, излучающего легкое едва ощутимое туманное марево, наполненное одновременно светом и теплом, а потому будто парящее.
Можно предположить, что посередь этого необъятного поля располагалось высокорослое, с невообразимо боляхным стволом дерево. Великолепный в обхвате ствол, каковой не сразу удалось бы обойти, не только человеку, но и Богу, был сравнительно ровным. Желтоватая кора на нем без каких-либо изъянов, трещин, выемок аль отслоений имела в неких местах поперечные вытянутые рыжие отвесные полосы, напоминающие чечевички на березе, растущей на планете Земля. Дюжей и конической формы с крупными ветвями, что росли частью почитай горизонтально, и лишь кое-где с легким наклоном вниз, смотрелась крона дерева. На ветвях таких же желтовато-смаглых располагались золотистые аль вспять молочно-белые, ромбиком, опушенные с обеих сторон, по краю еще и малешенько зубчатые, листочки. Чудилось, они еще и покрыты легким, клейким налетом от которого и поблескивают, под тяжестью которого синхронно трепещут, наклоняясь то вверх, то также единожды вниз. Из земли, подходя к самому стволу, вылезали раскинувшиеся в разные стороны широкие корни. Они своими высокими спинами угловато — сплющенными в навершие и утолщенными ближе к почве, имеющие гладкую поверхность и дивный бледно-красноватый цвет яростно исполосовали подступы к самому древу. Порой на тех вылезших из почвы корнях восседали замершие пучки пшеницы, напоминающие поросшие травами лесные прогалины Земли. А верхние ветви дерева будто уперлись в свод неба, аль сие просто так казалось, ибо могучая его крона зримо терялась в том сияние.