Серега и мясорубка

— Пусть лучше так. Исправно мне служила, не за что её разбирать. Перевязка? Вдруг кто зайдёт, а тут я с голой жопой?

— Испугается и в обморок упадёт. Я дверь запер, давай лечиться уже, ранение к осмотру!

Утром в Москве их ждала настоящая зима. Во всяком случае за окном поезда всё было белым-бело. Что примечательно, тротуары на улицах вместо обычной московской черноты были тоже белыми. Видать, дворников-мигрантов стало меньше, так что расчищать снег до асфальта, как это было заведено в последние годы, стало некому. Кто-то из классических москвичей скажет: неряшливо. А по нам, вполне по-зимнему смотрится и радует глаз. Серёге белая Москва тоже больше нравится, именно так он заявил Кириллу. У него на родине никто не выскребает тротуары до асфальта, снег напрессовывается слой за слоем, так что за зиму уровень дорожек поднимается на десяток сантиметров, если не выше.

Вечером прилетела Рыбка, она соскучилась по своему кавалеру, а еще было жутко любопытно узнать, как там, на спецоперации. Рассказ Серёги и описание «прелестей» воинского быта повергли её в ужас. Картинка в сознании, сформированная на редких кадрах бравурных отчетов в новостях, не совпадала с рассказом. Телевизор Рыбка не смотрела, как и большинство её сверстников, но изредка во время ужинов в кругу семьи папа включал центральный новостной канал. Как он говорит, чтоб знать официальную точку зрения на происходящее в стране. Рыбке он советовал делать то же самое хотя бы пару раз в неделю, чтоб не забывать, где живёт.

«Есть Москва, есть Россия, а есть правительство. И у этого самого правительства Россия совсем другая, чем у народа» — иногда говорил Прокофьев-старший. Впрочем, Россия, она у каждого своя. Серегина до его приезда в Москву настолько отличалась от Рыбкиной, что это два разных государства. Все это понимают и не удивляются. Так чем наши правители отличаются от нас? Они тоже люди и тоже имеют право на своё собственное представление о родной стране.

Глава 14 Форестер

Следующее утро подруга начала с совершенно неожиданного требования. То есть сначала всё как у людей: сходила на горшок, умылась, почистила зубы… А потом такая: «Дай почитать!» Серёга и думать не мог, что он бессовестный и безжалостный человек, который заинтриговал бедную Рыбку началом свей книги, а потом бросил её в неведении.

— Короче, ты дашь почитать, что там дальше?

— Да там совсем чуть-чуть. Некогда мне писать, всё время дела.

— Это отговорки. Если захочешь, то и время найдешь. Так что, дашь?

— Ну на. Там всего одна глава.

'Она постоянно допускает ошибки. И многие ее недолюбливают. Хотя у них есть к тому причины: то пересолит суп, то потоком реки из её рук унесет рубашку дрессировщика. Один раз неуклюжая даже пролила на костюм гимнаста масло эвкалипта. Но есть в ней что-то притягательное. Мне приятно видеть, как она немного пританцовывает, убирая клетку, или напевает вполголоса, пока готовит на всех обед. Быть может, она и вправду мне нравится.

Глава 5. Тихая ночь

Как-то я бродил по городу в прекрасном настроении, чудный прохладный ветер ерошил мне волосы, в нос бил приятный запах морской влаги и ночной свежести с нотками цветов. Люблю цветы, как они прекрасны и чисты, как они похожи на Викторию! Виктория, я все чаще о ней думаю, и при этих мыслях на моем лице расплывается глуповатая улыбка. Меня охватил водоворот мыслей: когда я начал о ней думать, в какой момент заметил реакцию своего тела на ее ласковый голос? А может моя бессонница тоже вызвана этим явлением? Сам не понял, как купил букет свежих ирисов, подходящих под цвет ее топазовых глаз.

Я решил для себя, признаюсь ей сегодня же! По дороге к цирку я от скуки затеял с собою диалог:

— Что я могу ей сказать? Может, как прекрасна ночь?

— Нет же, балбес, какая ночь! Говорить нужно о ней!

— И то правда. Хм, какие прекрасные ирисы в букете, еще и редкие капли отражают лунный свет.

— Эй, очнись! Причем тут цветы? Виктория. Встреча. Все остальное не важно!

— А каким будет ее лицо, когда она увидит цветы? Стоп, а у нее есть ваза?

— Что тебе в той вазе? Все не важно, думай о встрече!

— Сейчас примерно одиннадцать вечера, в это время она должна быть на арене, подготавливать ее к утренним выступлениям.

— Точно. Вот я вхожу на арену, на меня падает свет прожектора, в темно-синем костюме подхожу к ней с цветами…

— Алё! Ты из себя кем возомнил? Ну ка, покатился камнем вниз и быстренько проснулся. Давай по делу.

— По делу, по делу, делу.

— И-и-и?

— А как от меня пахнет? Может, стоит отложить признание, подготовится, подстричься хотя бы.

— Трус.

— И то правда, скажу как есть. А там будь что будет, мне уже все равно.

Остаток пути я провел в молчании и немного унынии от собственной никчемности.