Серенада для Грейс

Стоун сохраняет олимпийское спокойствие. Можно подумать, что горит не его судно и все, что происходит, его не касается. В отличие от своего шефа мой земляк в жилете ведет себя излишне эмоционально. Он кричит, машет руками, мечется сразу во все стороны, размахивая огромным револьвером со стволом противотанковой пушки… Если белобрысый меня заметит, то доза свинца мне обеспечена на всю оставшуюся жизнь — будьте покойны!

К счастью, пульт управления находится намного выше мостика, так что, прячась на корточках за перегородкой пульта, я для них не виден.

Мне остается только ждать… Легкий бриз раздувает пламя. Теперь пожар охватил уже все судно. Оно горит, как целлулоидный шар… Но какой пожар, мадам! Я думаю, что если бы его видели в Голливуде, то прибежали бы поскорее снять на пленку для одного из своих фильмов-катастроф… Просто любо-дорого смотреть!

Над моей головой громкоговоритель разражается истеричными воплями… SOS на всех этажах, дорогие мои! Тут уж действительно спасайся кто может!

Несмотря на серьезность ситуации, я испытываю некоторую радость, поскольку все эти господа очень похожи на крыс. Пахнет паленым: очевидно, горят их шкуры!

Пожар принимает дикие пропорции. В центральном отоплении нет необходимости. Половина яхты объята пламенем, и языки поднимаются высоко в небо, прошу законспектировать.

Вдруг дверь кабины управления с треском открывается и я вижу дергающееся в конвульсиях обезображенное лицо Замшевого Жилета. Он неузнаваем, будто только что выскочил из ада… Рожа зеленая, рот на сторону, словно его хватил паралич. Злые, заплывшие синевой гляделки мечут молнии.

— Сволочь! — визжит он срывающимся голосом. — Я знал, что это ты! У него в руках пушка.

Бам! Бам! Бам!

Две пули ложатся рядом со мной в пульт управления.

Я очень вовремя нырнул на пол, поэтому негр получает третью пулю вместо меня… Он падает вперед на штурвал, и струя крови стекает на линолеум.

У меня нет времени спросить, как его дела. Теперь моя очередь стрелять! После трех оглушительных выстрелов я засек сухой тихий щелчок, который обычно бывает, когда заканчиваются патроны.

Ну теперь мне спешить некуда. Я тщательно прицеливаюсь между глаз своего земляка. Я вспоминаю Грейс. Момент истины наступил, если говорить красивым языком, не как у меня в романах. Замшевый Жилет уже мертв от страха. Он знает, что слишком поспешил, промахнулся и теперь душа его попадет в ад раньше моей.

Мой пистолет издает звук, похожий на выстрел из морского орудия. Одновременно с этим у убийцы Грейс появляется звездочка во лбу, красная, как кремлевские звезды в Москве.

Мне нечем вас порадовать. Он не издает ни звука. Некоторое время он стоит очень прямо, неподвижно, будто застыл как статуя.

Затем падает навзничь и с грохотом сползает вниз по лесенке.

Так, теперь, когда плата по счету произведена, нужно подумать о своем положении. Оно становится критическим… До земли еще очень далеко, и ни одного корабля на горизонте… Что касается нашего вида, то со стороны мы похожи на гигантскую шаровую молнию.

Пламя наконец выбилось на мостик, и все спасаются как могут. Шлюпки на воду — каждый за себя! Бог за всех!

Крики, шум достигают апогея… На палубе толкотня! Все друг друга отпихивают, дерутся, ругаются…

Вообще, не очень красиво выглядят люди в панике, если смотреть со стороны, поверьте мне!

Две шлюпки удаляются через облако дыма. Только весла поблескивают…

Я остаюсь один на полыхающей яхте. Мой ангел-хранитель отвернулся от меня или не увидел сквозь огонь и дым. В пламени меня раздует, и я лопну, как крыса, спасающаяся в воде на горящей головешке. Я спускаюсь на мостик. И тут меня ждет большой сюрприз. Справа, на переходе, стоит Стоун. Хладнокровный, бездушный, уверенный в себе… У него в руке револьвер…

— А! Ну вот и вы! — говорит он. — Я не знал, где вы прятались, но знал, что придете…

У него револьвер, у меня пушка попроще…

Мы одни на судне, объятом пламенем… Вместо того чтобы думать о собственном спасении, мы думаем о том, как бы укокошить друг друга. Каждому нужна смерть другого…

Я прыгаю в сторону и одновременно нажимаю на спуск. Но он не такой дурак, этот Стоун. Он тоже отпрыгнул. Пуля просвистела мимо его уха и ушла гулять в море.

— Мимо, — криво усмехается он.

Но мне не до насмешек… То, что я испытываю в этот момент, неописуемо. Я зажат в углу палубного ограждения. Стоун сейчас выстрелит. А я ничего не могу сделать…

Я обращаюсь к небесам с личной молитвой — прошу пропустить меня вне очереди: «О Господи, умоляю, не пожелай мне худого, я всего лишь простой легавый Сан-Антонио, никогда не делавший ничего плохого честным людям…»

Но на небесах не хотят рассматривать эту просьбу вне очереди.

Стоун улыбается…

Его улыбка превращается в гримасу. Совершенно рефлекторно, не думая и не целясь, поскольку моя рука у бедра, я стреляю второй раз. Пуля попадает ему в ляжку. Он бледнеет и сжимает зубы…

Короткое слово на английском, которое я не знаю как перевести, но тем не менее выражающее его мысль, срывается с его губ.