Серенада на трубе

Фасад пансиона святой Урсулы казался при луне белым. От больших, не закрытых ставнями окон потоками струился отраженный свет, заставлявший сверкать зелень газона. Кто–то обильно полил траву из шланга, И капли воды скользили по стеблям круглыми пуговицами. Я заехала за решетку, изображавшую птиц, задние ворота были открыты, так что трудностей я не встретила. Я спешилась, привязала коня за щеколду и вошла в дом. Все было неподвижно. В комнате кровати были постелены, но непорочная белизна простынь не сохранила ни следа их хозяек. Мой рюкзак лежал там же, где я его оставила, и, взяв его, я вышла на цыпочках. В квадратном дворе мне никто не встретился и во внутренних коридорах тоже, но, когда я вернулась к двери, конь исчез. Я тихонько засвистела. Потом громче. Конь не откликнулся и не пришел. Я немного подождала, и, когда слух мой привык к окружающей тишине, я различила, как жует конь и как сухо потрескивает сено. Было ясно, что он нашел себе еду где–то поблизости, но где, я не знала, шум проникал откуда–то снизу, с земли, он крался отовсюду, как ящерицы. Потом мне в нос ударил запах отавы, мятое сено всегда пахнет свежей травой, но тут запах буквально ударил меня, не может быть, чтобы здесь была только одна лошадь. Запах привел меня к сеновалу, помещавшемуся позади пансиона. Я сразу его не заметила. Дверь была открыта, прислонена к стене и подперта колом. Конь стоял у ясель слева, зарывшись мордой в теплое сено. Я тоже взяла пригоршню сена и принялась сосать сладкие травинки. Усевшись у порога на рюкзак, я внимательно разглядывала копну травы, сухих подсолнухов, наваленную под крышу. Пахло одуряюще. Луна проникла сквозь доски и вошла сюда, и там, где она высвечивала, копны сена оказались как бы снятыми крупным планом на киноленту, были ясно видны цветы и листья, и только было непонятно, откуда брался этот треск, ведь луна есть луна, а не вентилятор. Итак, сено вздымалось и падало целыми копнами, будто подхваченное воздушными вилами, оно пребывало в постоянном движении, словно дышало. Мне стало страшно. И удивительно. Над ним что–то зажглось — снизу настороженно смотрели глаза. Я почувствовала, что кто–то наблюдает за мной, но не знала, кто, потому что глаз было несколько и все они выглядывали из–под сена. Я видела их то там, то тут, а потом они скрылись. И вдруг появились в таком множестве, что, казалось, заполнили все сено. Они уставились на меня со всех сторон и ждали. Ждала и я. Лошадь, пожевав сено, обнюхала мне уши. Я отодвинула ее морду, и в этот момент где–то очень далеко раздался бой крепостных часов — они били двенадцать раз, и у меня не было больше ни терпения, ни времени, я встала и, подошла к сену, откуда смотрели глаза.

— Эй, чего ты на меня уставился? — крикнула я солдату, выглянувшему из сена, он оказался в фуражке. — Что ты на меня уставился, не видел никогда девушки? Людей вообще не видел?

В эту минуту я поняла, что это был тот самый симпатичный служивый, который тогда в пансионе с такой поспешностью надевал штаны.

— Э, да мы знакомы, мосье, ты в полдень очень спешил, а теперь не торопишься?

— Немного, — сказал солдат и показал туда, откуда доносился бой часов, — немного есть грех. Всего хорошего.

Он встал из сена и подошел ко мне, но в этот момент из–за его спины так поспешно выскочила монахиня и с такой силой схватила его за ворот, что в последующие секунды оба они снова исчезли под ворохом сухой травы.

Я перекрестилась и вышла с сеновала. Я закрыла зонт удивления и спрятала его на место в футляр, а потом, растянувшись на животе, уткнулась носом в землю. Выйдя, я не сразу заметила горшки, сваленные в кучу, и множество ботинок, выстроившихся но номерам, я просто упала на живот, но с таким шумом, что, испугавшись, не стала даже прислушиваться к боли, а, вскочив, бросилась бежать, с разбегу прыгнула на коня, хотя колени у меня были в ссадинах и кровь ручьями лилась по ногам.

Прежде чем въехать в Крепость, я остановилась у источника. Взятый в трубу где–то у стены, он протекал в густой тени и изливался здесь тоненькой, холодной как лед струйкой. Вначале я напоила коня. Потом попила сама и помылась. Сперва я обмыла холодной водой раны и приложила к ним подорожник. Там, в тени, были целые заросли. Несколько листьев я взяла про запас и положила в рюкзак, привязанный к седлу, потом я подошла к воротам. Как и прежде, стояла тишина. Привратник спал, ворота были отперты. Луна переместилась, тонкие тополя у стены брали пошлину только со звезд. Они брали с них пошлину по очереди, а потом пропускали их, и постепенно все звезды перепрыгнули через стену, а когда я помчалась в Крепость, то на мгновение звезды вспыхнули в конской гриве, хотели зацепиться за нее, но грива была блестящая, черная, и они не удержались, соскользнув вниз. Я видела, как они пылали в траве, когда я пролетала через стену среди восковых свечек тополей. Не знаю уж, как переместился свет, но стволы были теплые. Я прикоснулась к ним ладонью, и ладонь нагрелась.