Серенгети не должен умереть

Наш собеседник — врач. Ему здесь нравится, даже несмотря на то, что вчера к нему в дом забралась ядовитая змея, которую его слуги разрубили на части, а несколько дней назад леопард утащил его ручную обезьяну, привязанную цепочкой к дереву перед домом. Между прочим, из отеля, где мы остановились, леопард вчера утащил двух собак.

В госпитале Джубы работает только пять врачей. Здешние больные явно терпеливее, чем мы, европейцы. Люди с ущемленной грыжей восемь дней тащатся в больницу, причем по дороге еще едят и пьют. Просто каким-то чудом половина из них ухитряется остаться в живых. Недавно в больницу был доставлен мальчик, у которого живот был насквозь проткнут копьем. Железо в двух местах прорвало тонкий кишечник. Родные мальчика не извлекли копья, а лишь укрепили его так, чтобы оно не шевелилось. И малый выжил!

Мы вылетели сегодня спозаранку и опять ничего не успели проглотить, кроме одной булочки. А сейчас время обеда уже прошло, и дело движется к ужину. Хозяин маленького отеля в Джубе, грек по происхождению, утешает нас тем, что в половине восьмого губернатор Экваториальной провинции по случаю Рождества устраивает праздничный ужин, на который мы тоже любезно приглашены.

И ведь правда — сегодня Сочельник. Мы об этом совершенно забыли. В прошлом году мы с Михаэлем праздновали Рождество тоже далеко от дома — в Стэнливиле, в Бельгийском Конго. Но тогда с нами были жены, и, по бельгийскому обычаю, мы весь вечер должны были старательно плясать. А танцоры мы, надо сказать, никудышные.

Официанты-африканцы украшают ресторан. Это обходится недорого: достаточно только срезать ветви веерных пальм, растущих прямо перед домом, и острым крюком оборвать красные цветы, которых полным-полно на кустарниках вокруг. Рождественская елка напоминает тую, пассажирский самолет доставил ее сюда с гор Бельгийского Конго. По английскому обычаю, ее украсили разноцветными лампочками, серпантином и воздушными шарами.

Мы сидим за празднично сервированным столом. Уже восемь, половина девятого, а гости все не идут. Хозяин сочувствует нам и приносит виски. Воздух страшно влажный, а термометр показывает больше 40 градусов. Радио передает музыку из Омдурмана. Непривычные для нашего уха гнусавое пение, резкие звуки скрипки, и все это в очень быстром темпе, часами подряд. Постепенно от этого начинаешь стервенеть.

«Наверное, все приглашенное общество задержалось на богослужении в церкви», — подумал я. Но когда гости наконец явились, оказалось, что все они были в кино.

Губернатор и его заместитель — африканцы примерно пятидесяти лет, в безукоризненных белых смокингах и с хорошими манерами. Их европейские гости, в основном греческие торговцы, без галстуков, некоторые в рубашках с короткими рукавами, зато дамы все в вечерних туалетах.

Сильно перченный суп носит название «а-ля Назарет», затем следует коктейль «а-ля Вифлеем», в котором плавают какие-то неведомые нам ягоды, напоминающие вишни. Индейка страшно жесткая, ее почти невозможно разжевать.

Губернатор производит впечатление настоящего джентльмена. Преисполненный собственного достоинства, он с вежливой улыбкой слушает болтовню своей молодой соседки по столу. Она жалуется, что скучно праздновать Рождество в маленькой Джубе и что гораздо лучше было бы поехать в Гранд-отель, в Хартум. Вероятно, это местная «примадонна».

Пудинг заливают ромом, поджигают, и он стоит весь в голубом пламени. Он страшно приторный. В качестве сюрприза в него запечены маленькие суданские монетки, и не успеваю я опомниться, как две из них уже оказываются у меня во рту. Должен признаться, что до тех пор я их и в руки-то брезговал брать — до того они были грязные…

Рядом со мной сидит швейцарец. Оказывается, ему в Хартуме понадобилось целых шесть дней, чтобы получить разрешение на проезд в Джубу. Теперь он уже восемь дней сидит тут, но не может выехать, потому что денежный перевод задержался, а арендовать машину в этой деревне невозможно.

По углам зала стоят огромные букеты кричаще ярких бумажных цветов; они до того пестры, что я готов счесть это явной безвкусицей. Однако Михаэль установил, что это самые настоящие, живые африканские цветы. А все, что естественно, не может быть безвкусным.