Серенький Волчок

– Просто есть универсальные архетипы, которые вселяются в кого захотят: то, что называется у нас лисой, у индейцев будет называться койотом, а у чукчей - вороном, - неожиданно серьезно пояснил Денис. - Не так уж много фигур изобрело человечество - просто в советское время для них придумали новые имена. Ведь кто такой Крокодил Гена? Это типичный мессия, который собирает учеников, чтобы построить новую Церковь - свой дом, Дом Дружбы.

– Помнишь, как много тогда говорилось о дружбе народов? - вставил Абросимов.

– Вот именно, - сказал Денис. - Это была вполне религиозная идея.

– Секта крокодилопоклонников, - сказал Иван. Было видно: он слышит все это уже в сотый раз, но не перебивает, чтобы не лишать Дениса и Вадима удовольствия пересказывать свои теории новому слушателю.

– Никакой секты, - ответил Денис. - Мы говорим решительное "нет" тоталитарным сектам.

– Мы - не "Аум Синрикё"!

– Мы просто понимаем, что смысл постоянно присутствует в мире и может воплощаться, например, в фигуре доброго крокодила. И самое важное - Гена полностью тождественен сам себе.

– Он же работал в зоопарке крокодилом.

– То есть всего-навсего был самим собой.

– Не это ли главное свойство любого мессии?

И оба замерли, ожидая восхищения, глядя на Машу слева и справа, будто ангелы на иконе.

– И, кстати, наше начальство вполне это все понимает.

– Конечно, оно не готово еще официально объявить, что каждому сотруднику должен соответствовать какой-то герой детских сказок, но все к тому идет.

– Например, на дни рождения мы всем дарим картинки с изображением соответствующего персонажа…

– Семин своего крокодила куда-то запрятал, - с обидой заметил Денис, - а Поляков зато Дядю Федора на столе держит.

– Что тоже не случайно, потому что Гена скромный, а Дядя Федор - нарциссический.

– Послушайте, как смешно, - сказала Маша. - Вот мы сидим в ресторане, которого и быть не могло в совке, и ностальгируем по временам СССР.

– А разве мы ностальгируем? - спросил Абросимов.

– Нет, - сказал Денис, - мы не ностальгируем. Мы просто ищем непрерывность.

– У меня лично нет особо теплых воспоминаний о том времени, - сказал Вадим.

– У меня тоже, - кивнул Денис. - Я бы сказал, тогда только сказки и были хорошие.

– И то половина переводная.

Денис и Вадим говорили, перебивая друг друга, захлебываясь словами, еще быстрее и задорнее, чем всегда, и Маша подумала, что они напоминают двух испуганных мальчиков - заблудились в лесу, громко подкалывают друг друга, отпускают шуточки, бахвалятся собственной смелостью, которой давным-давно уже не осталось, потому что кругом темный лес, дороги назад не найти, ни одного знакомого деревца, ни одного знакомого лица, банкоматы не работают, полки в магазинах пустеют, среди корявых корней вырастают грибы, а у витрин магазинов - забытые очереди. Они говорят, убаюкивая свой страх звуками собственных голосов, будто поют сами себе колыбельную. Волки, крокодилы, кошки, собаки, поросята и чебурашки мелькают меж стволов, кажется, все уже не так страшно, и не такое видели, вот и официант уже появился, карточки по-прежнему принимают, все хорошо.

19

Света Мещерякова никогда не хотела покорить Москву. Она просто всегда знала, что, когда окончит десятый класс, поедет туда поступать, зажав в крупной ладони золотую медаль, спрятав поглубже пять червонцев, что даст с собой мама, поедет, уверенная в себе, непоколебимая, обреченная на победу. Она не плакала, когда не добрала полтора балла в университет, спокойно взяла документы, пошла в Губкинский, куда направлялись другие неудачники, недобрала полбалла там, но была охотно принята в МИСИ, огромный строительный институт на несколько десятков тысяч студентов, располагавшийся где-то на окраине Москвы. Света послала маме телеграмму, перекантовалась две недели у дальней родственницы, без особой охоты согласившейся перетерпеть новоиспеченную студентку до начала занятий, и в первый же день, когда открылось общежитие, вселилась в комнату с тремя другими девочками, точно так же приехавшими с разных концов Союза, чтобы попытать счастья. И только повесив в шкаф два платья и поставив на полку пять книг, привезенные из Бреста, она поняла, что не знает, как быть дальше.

Последние три года жизни были подобны стреле, устремленной к единой цели - поступлению в институт. В тот момент, когда наконечник с металлическим лязгом вошел в центр мишени, движение прекратилось. Света не знала, что делать дальше, и это мгновенное замешательство запомнилось ей надолго. Лежа без сна на общежитской кровати, она сделала необходимые выводы - это она всегда умела. Теперь следовало обдумывать цели заранее, рассчитывать наперед - не на год, не на пять лет. Держать в уме цель столь всеобъемлющую, чтобы идти до нее можно было хоть всю жизнь, шаг за шагом.