Читаем Серенький Волчок полностью

Снежная сыпь, ледяная Лета, поземка по земле, на ступенях наледь. Поскальзывается, падает почти в объятия, ловлю у самой земли. Что ж вы так неосторожно, девушка. Китайский пуховик, вязаная красная шапочка, на ногах кроссовки и шерстяные носки, как же можно. Поднимает голову, боже мой, еще сильнее вцепляется в воротник моей куртки, Сережа, Сереженька, это в самом деле ты?

В самом деле, да, два года не виделись. Ты-то как? Да так всё, теперь хорошо. Куда же пропала, почему не звонила? Да я и телефона твоего не знаю, смеется, скидывает вязаную шапочку, черные волосы до плеч, помнишь, у тебя был конский хвост, давно, когда я первый раз тебя увидел? Конечно, помню.

Конечно, помню. Маленькая кухня, ранее утро, Леха Воронов, тогда еще не Швондер, жарит на плите котлеты, Гребенщиков поет про стоят как ступени, Леха говорит: "Мы должны вооружаться, должны поднять восстание против коммуняк", я кашляю, мол, ты не говорил, я не слышал, но Леха не останавливается, цитирует Ленина и заодно листовку Демсоюза, принесенную с Пушки. Запах пригоревших сухарей, перегретого подсолнечного масла, шум чайника, тихий голос: здравствуйте. Маленькая, худенькая, волосы забраны в конский хвост, глаза на пол-лица, в каком-то заплатанном халатике, быстро запахнула, как только увидела. Дашка, брысь, кто тебя звал? Извините - и уходит.

Леха, это кто? Сестра младшая, пятнадцать лет, взрослая девка, а туда же - почти нагишом разгуливает. Так ей же в школу, наверное? Ничего, мы позавтракаем, она поест. Опоздает, ничего не станется. Эка важность - школа.

Наверное, ласточка. Маленькая черненькая птичка, туда-сюда, мелькает, не разглядеть. Волосы забраны в конский хвост, глаза на пол-лица, смущенная улыбка. Дашка, что ты здесь делаешь? Пятнадцать лет, да.

Звоню в дверь, в руках - что в руках? Не помню уже, давно, давно было. Книжка? Учебник? Конспект? Нет, вряд ли конспект, какие конспекты, последний курс, перестройка вовсю, никаких общественных наук. Значит, что-то в руках, да. Открывает дверь, смущенная улыбка, глаза на пол-лица, конский хвост, тренировочный костюм, заплатка на локте, проходите, пожалуйста. А где Леша? Он сейчас будет. Может, чаю хотите? Да, пожалуй.

Туда-сюда, мелькает, не разглядеть, черненькая птичка, выскочила на минутку, вернулась уже в платьице, ситец? сатин? Тогда не знал, да и сейчас - все больше по лейблам различаю, не по материи. Смотрит с другого конца стола, глаза блестят. Впервые разглядел: крупные губы, нос чуть приплюснут, широкие скулы. Татарская, может, кровь? Что же Швондер про русака мне втирал? Ай да Леха, трепло бессовестное. Впрочем, какая разница.

Ой, уже вскипело. Вскакивает, ошпаривает заварочный чайник, конский хвост мелькает туда-сюда, у нас индийский, со слоном, здорово, да? Плеск воды, звяканье крышки. Говорят, заварку надо сверху наливать, чтобы аромат сохранялся подольше. Я всегда так делаю, а вы как любите? Мне как-то без разницы, но все равно спасибо.

Наливает в чашку кипяток, сверху - тоненькой струйкой заварку. Я блюдечко еще сейчас, и варенье, кажется, осталось. Сами варили. Я сейчас достану, нет, нет, вы не вставайте, я сама. Мелькает конский хвост, маленькая птичка, ласточка, гнездо под самым потолком, качается стул, падает банка.

Простите, ой, что это я, простите, дайте я застираю. Пустяки, Даша, не обращайте внимания. Нет, что вы, что вы, у вас же вся рубашка… дайте я сниму. Пальчики туда-сюда, расстегивают пуговицы, будто случайно вдоль груди, задерживаются на сосках, вздрагиваю, как от удара током. Я сам, я сам, спасибо, Даша.

Уносит в ванную, шумит вода, не сидеть же одному на кухне, встаю, открываю дверь. Конский хвост, взмах полотенца, ой, простите, я платье тоже застирать решила. Стоит, прикрывается маленьким полосатым махровым лоскутком. Выцветшие цветочки на застиранной полянке трусиков. Опускает глаза, следит за взглядом, ой, извините, я…

Это вы простите, Даша, я выйду сейчас. Стою на пороге, потому что улыбается смущенно, прикрывается, протягивает мокрую рубашку. Помогите повесить, вон, вешалка на сушилке. Вхожу, стараюсь не касаться, руки смыкаются на груди. Губы тычутся куда-то в район лопаток. Сереженька. Пятнадцать лет, да. В ванной, на стиральной машине. Даже в комнату не дала вернуться.

Моется в душе, смеется. А если Леша придет? Да его до завтра не будет, я просто говорить не стала. Маленькая птичка, мокрые волосы по плечам, пухлые губы, сияющие глаза.

Все помню, Дашенька, все помню.

Садимся в машину, включаю печку. Серый зимний свет, только профиль. Так где ты? Почему за городом? Что значит - пропил квартиру?

Объясняет, встряхивает челкой, улыбается, глаза сияют отраженным светом чужих фар. Выпасть из системы, говорит, лучше разрушить себя, чем укрепить систему. Идеалы преданы, последний бой, день продержаться, ночь простоять. Узнаю моего бывшего друга Швондера. А кто кинул, так и не выяснили? Документы в порядке, значит, были. Ты бы позвонила мне, у нас юристы в конторе, я бы помог. Да, забыл, нет моего телефона, прости, я дам. Хорошо, потом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Девяностые: Сказка

Семь лепестков
Семь лепестков

В один из летних дней 1994 года в разных концах Москвы погибают две девушки. Они не знакомы друг с другом, но в истории смерти каждой фигурирует цифра «7». Разгадка их гибели кроется в прошлом — в далеких временах детских сказок, в которых сбываются все желания, Один за другим отлетают семь лепестков, открывая тайны детства и мечты юности. Но только в наркотическом галлюцинозе герои приходят к разгадке преступления.Автор этого романа — известный кинокритик, ветеран русского Интернета, культовый автор глянцевых журналов и комментатор Томаса Пинчона.Эта книга — первый роман его трилогии о девяностых годах, герметический детектив, словно написанный в соавторстве с Рексом Стаутом и Ирвином Уэлшем. Читатель найдет здесь убийство и дружбу, техно и диско, смерть, любовь, ЛСД и очень много травы.Вдохни поглубже.

Cергей Кузнецов , Сергей Юрьевич Кузнецов

Детективы / Проза / Контркультура / Современная русская и зарубежная проза / Прочие Детективы
Гроб хрустальный
Гроб хрустальный

Июнь 1996 года. Во время праздника в редакции первого русского Интернет-журнала гибнет девушка. Над ее трупом кровью на стене нарисован иероглиф «синобу». Поиск убийцы заставит Юлика Горского глубже окунуться в виртуальный мир Сети, но настоящая разгадка скрыта в далеком прошлом. Вновь, как в «Семи лепестках», ключ к преступлению скрывают детские сказки.«Гроб хрустальный» — второй роман Сергея Кузнецова из детективной трилогии о девяностых, начатой «Семью лепестками». На этот раз на смену наполненной наркотиками рэйв-культуре 1994 года приходит культура Интернета и математических школ. Мышь и монитор заменяют героям романа косяк травы и марку ЛСД.Впервые детективный роман о Сети написан одним из старожилов русского Интернета, человеком, который знает Сеть не понаслышке. Подключись к 1996 году.

Сергей Юрьевич Кузнецов

Современная русская и зарубежная проза
Гроб хрустальный. Версия 2.0
Гроб хрустальный. Версия 2.0

1996 год, зарождение русского Интернета, начало новой эпохи. Президентские выборы, демократы против коммунистов. Из 1984 года возвращается призрак: двенадцать лет он ждал, словно спящая царевна. В хрустальном гробу стыда и ненависти дожидался пробуждения, чтобы отомстить. На глазах бывшего матшкольного мальчика, застрявшего в 80-х, сгущается новый мир 90-х – виртуальность, царство мертвых и живых. Он расследует убийство новой подруги и расшифровывает историю далекой гибели одноклассника. Конечно, он находит убийцу – но лучше бы не находил. "Гроб хрустальный: версия 2.0" – переработанный второй том детективной трилогии "Девяностые: сказка". Как всегда, Сергей Кузнецов рассказывает о малоизвестных страницах недавней российской истории, которые знает лучше других. На этот раз роман об убийстве и Интернете оборачивается трагическим рассказом о любви и мести.

Сергей Юрьевич Кузнецов

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги