Сережа, не обижай демонов (СИ)

Окутав меня напоследок шлейфом эмоций, состоящих из страха и отчаянной надежды, мой приятель поплелся следом за пригласившим его конвоиром.

И вот наступила моя очередь. Неподалеку от кабинета директора, в рекреации, я увидел группу учеников нашего класса, вызванных ранее. Также с ними уже были и некоторые их родственники. Генка, завидев меня, сунулся было навстречу, но замер, остановленный тяжелым взглядом моего конвоира, удалившись с дороги обратно на свое место.

— Проходи, Уваров, присаживайся, — послышалось из-за директорского стола, когда я, следом за докладывающим о моей доставке полицаем, переступил порог кабинета.

Хм, а наша классная не просто запугивала нас, когда сообщила о следователе, действительно, сидит мозгокрут. Невысокий, самой обычной наружности человек в полицейском мундире с очень примечательными стилизованными изображениями человеческого глаза в петлицах скромно, молча, притулился на обычном стульчике сбоку от стола директора. Что же все-таки произошло в нашей школе, что на расследование отправили столь ценного специалиста? Неужто и впрямь, убийство?

— Ну, Уваров, рассказывай, как дело было? — Подначил меня директор.

— О чем, Виталий Романович, мне рассказывать? — Распахнул я глаза в почти непритворном изумлении.

— Так ты не в курсе, что в результате вашей шалости произошло? — Директор принялся рассматривать меня с видом обиженного кредитора, у которого я занял в прошлом месяце десятку на неделю, да так по сию пору и не отдал.

— Какой шалости? — Невинно поинтересовался я в ответ.

— А такой! — Привстал в своем кресле директор, опираясь ладонями в столешницу перед собой и нависая надо мной. — Такой, что в результате мы даже не на княжество, на всю страну теперь прославимся! Немыслимое дело: выставить восемь юных представительниц дворянских фамилий в обнаженном виде на всеобщее обозрение!

— А я здесь при чем? — Уф! Все же не убийство! И к обнаженке я уж точно никакого отношения не имею… кажется. Отчего-то внезапно припомнилась сценка, во время которой Бякова на четвереньках собирает свои высыпавшиеся из портфеля школьные принадлежности и полезла под парту за ручкой. Симпатичная попка, однако.

Стоп! Чего симпатичного в этом тощем костлявом заде? Я же не лоликонщик какой! От возмущения своим собственными мыслями я даже головой мотнул, отгоняя это безобразие. И уловил краем глаза пристальное внимание со стороны человека в форме. Да это же вовсе не мои мысли! Это мозгокрут к моей памяти подключился, да вот, таким вот образом случайно прокололся!

— Двенадцать лет и уже активированная менталистика? Удивлен…. — Следователь, до этой минуты сидевший тихо, не отсвечивая, встрепенулся, забирая ведение первой скрипки их дуэта у директора. — Что ж, придется с тобой, Сергей, без всякой магии разговор вести. Рассказывай, как с терактом против седьмого Б дело было. Кто задумал, кто осуществил? Все рассказывай. Исходя из получившегося результата, это уже не простая детская шалость получается. Тут статья об умалении чести и достоинства двух и более благородных родов вырисовывается.

— Не знаю я ничего об этом, — я аж головой замотал в знак того, что не причастен к подобному.

— Ну, так уж и не знаешь, — следователь с покровительственной улыбочкой посмотрел мне в глаза, — а вот Геннадий Останин утверждает, что основной ингредиент для этой шалости от тебя получил. Вот, можешь взглянуть, узнаешь почерк?

Я смотрел в написанное рукой друга и не мог поверить. Исходя из написанного, именно я был мозговым центром всего произошедшего.

— Бред какой-то, — я откинул от себя листок с Генкиными показаниями. — Не мог Останин такого рассказать. Да и вы же должны были сами в его мозгах прочитать…. — Я осекся. Сам же недавно радовался, что менталисты не могут без сильных повреждений психики пациента считывать воспоминания, удаленные более чем на час-полтора от момента происшествия. У меня вот, считывание с Ленки Бяковой началось. Запросто может быть, что у Генки участок памяти, доступный для обозрения, окажется еще меньшим, чем у меня. Полтора часа — это скорее исключение, а не правило.

— Вот-вот, именно, — подтвердил следователь, ничуть не скрываясь, что читает мои текущие мысли. — Золотой час менталиста у Геннадия Останина уже прошел. Так что пока мы имеем даже не слово Останина против твоего, Сережа, слова, а только лишь единственное показание, выставляющее тебя во всем виноватым. Так как, будешь рассказывать, как все дело было?

— И все же, пока я промолчу, — объявил я, изо всех сил надеясь, что все мне сказанное за последние минуты в этом кабинете является самой обыкновенной неправдой. И вообще, раз менталист свободно пасется в моих мозгах, мог ведь он и вовсе меня убедить, что этот почерк — рука моего друга. Ведь неправда же все это?