Серьезная игра

– Лидия. Помнишь ты тот день, десять лет назад, в кабинете у Торстена Хедмана?..

– Да, я помню… Смутно, правда. Но я помню.

– Помнишь ты, как я тебя о чем-то спросил и что ты на это ответила?

– Да… Нет, я не помню!

– Я спросил тебя о чем-то. Я попросил тебя о чем-то. А ты ответила: «Я бы хотела. Но я боюсь».

На губах ее заиграла неясная усмешка.

– Правда, я так сказала?

– Да.

– Вот как… Да-да, тогда я так сказала…

Он удержался было, но все-таки спросил:

– Может быть, с тех нор ты сделалась смелей?

Он старался поймать ее взгляд, но она глядела прямо перед собой в полутемную залу, все с той же неясной усмешкой на губах.

– Может быть, – ответила она.

И у него перепуганно, страстно заколотилось сердце. Он молчал. Она молчала тоже.

– Скажи мне, пожалуйста, одну вещь, – потом сказала она. – Где находится Тауницкое озеро?

– Тауницкое озеро?

Название показалось ему странно знакомым, но он никак не мог вспомнить, где он слышал или читал его.

– Нет, – признался он наконец. – Я не знаю… Но, верно, где-то в Германии или Швейцарии. А к чему тебе? Ты думаешь туда поехать?

– О, я бы хотела, – ответила она. – Если б только узнать – где оно!

– Но разве это так трудно?

– Боюсь, что очень трудно, – сказала она. – Сегодня ночью я не спала, я лежала и думала про одно место из Ибсеновой драмы «Когда мы, мертвые, пробуждаемся». И все время, все время у меня звенело в ушах: «Дивная, дивная была жизнь на Тауницком озере!» И я подумала: верно, такого озера нет на свете. И, верно, в этом-то вся прелесть.

– А, вот как… Что ж, я думаю, ты права. Такое озеро нелегко отыскать на карте.

Оба притихли.

Потом она прошептала, казалось, и не заботясь о том, чтобы он расслышал:

– Но один-то раз, один-единственный раз можно попробовать отыскать его, свое Тауницкое озеро…

Он молча погладил ее руку.

– Лидия, милая, – бормотал он, – Лидия, Лидия… – Потом он спросил: – Как тебе живется с твоим мужем?

– Очень хорошо, – ответила она. И, чуть надменно улыбнувшись, она добавила: – общество его так полезно. Он так много знает и умеет.

– И ведь у вас было грандиозное свадебное путешествие?

– Да. Копенгаген, Гамбург, Бремен, Голландия, Бельгия, Париж! Ривьера, Милан, Флоренция, Рим! И потом от Бриндизи к Египетским пирамидам. Три тысячелетия, или четыре, или шесть – забыла – смотрели с пирамид на бедную Лидию Стилле. Ну, а потом обратно через Венецию, Вену, Прагу, Дрезден, Берлин и Треллеборг…

– До Тауницкого озера, однако, вы так и не добрались?

– Нет, там мы не побывали. В Бедекере оно не указано.

Теперь, кроме них, в зале никого не было. Засидевшиеся за завтраком двое господ ушли.

За окнами плыл заупокойный звон.

Он все еще держал ее левую руку в своей правой.

Он поднес ее к лицу и разглядывал перстенек со смарагдом.

– Красивое кольцо, – сказал он.

– Да. Маркус мне его подарил, когда я дала ему согласие.

Он секунду помедлил, потом сказал:

– Он был, выходит, так убежден в твоем согласии, что заранее припас дорогое кольцо?

– Нет, оно у него было еще прежде. Он рассказал мне целую романтическую историю, и она произвела на меня впечатление – тогда… Он любил одну девушку, давно, двадцать или тридцать лет назад, и для нее-то он купил это кольцо. Но он не успел ей его подарить, она его обманула. И он взял с меня клятву, что, если я когда обману его, я уже не буду носить кольца.

– И ты держишь клятву?..

Она смотрела прямо перед собой и не отвечала. Потом она сказала:

– Мне бы так хотелось рассказать тебе немного о моей жизни. Не теперь. Потом. Когда-нибудь. Или нет, я тебе напишу. У нас в Шернвике зимой такие длинные вечера. Вот я и сяду как-нибудь и напишу тебе. А ты не отвечай, это нельзя. Он такой ревнивый, и он следит за каждым моим письмом. Он их не вскрывает, нет, и не требует, чтобы я ему их читала. Но он за ними следит.

– Так ли хорошо тебе с твоим мужем, Лидия?..

– Бывает, – сказала она, – что мы заговариваем о разводе – зимой в Шернвике такие длинные вечера! Но всегда мы разговариваем об этом спокойно, деловито. И кончается все тем, что я остаюсь. Он умеет убеждать, мне его не переспорить. И он отец моей дочери. И у него деньги, понимаешь, деньги.

Он провел ее ладонью по своим глазам. Никто их не видел.

Вошли двое – уже обедать – и сели неподалеку. Он вынул из кармана блокнот, достал оттуда вдвое сложенный рисунок и положил перед ней на стол.

– Помнишь? – спросил он. Она тихонько кивнула.

– Спасибо, что хранишь…

– Много лет я носил его с собой, в блокноте.

Она перевернула листок и прочла свою выцветшую надпись и под ней четыре его строчки и потом долго сидела, молча глядя в пустоту.

– Но ты ведь добилась того, чего хотела, – сказал он. – Ты вырвалась далеко, вырвалась прочь. Или тебя тянет еще дальше?

Она не ответила, она только шепотом повторила последние слова его стихов:

Осеннею давней порой…

– Когда ты написал это? – спросила она.

– Несколько лет назад. Кажется, почти тотчас после женитьбы.

Она все думала, думала.