А выйдя из лавки, он лицом к лицу столкнулся с Лидией.
Мгновение оба не знали, что сказать.
– Ты заходил ко мне? – спросила она.
– Нет, – сказал он, – Это было бы против уговора. Просто я прошел по кладбищу и посмотрел, не горит ли у тебя свет.
Она ответила не сразу. Они молча брели рядом и скоро дошли до кладбища.
– Вот как, – наконец заговорила она. – Ты, стало быть, меня пока не позабыл?
– И ты еще спрашиваешь?
Она промолчала.
Потом он спросил:
– Ты все это время, что меня не было, оставалась в Стокгольме?
– Конечно, – ответила она, – где же мне быть?
Они свернули на узкую стежку и остановились подле старой деревянной часовенки.
Когда он поцеловал ее, она запрокинула голову. И потом, когда оба очнулись…
– А я уж думал, – сказал он, – что ты ездила домой, к своим.
Она бледно усмехнулась.
– Нет, – ответила она. – Я к ним не ездила.
Ветер шуршал сухой листвой.
– Ты меня пока не совсем разлюбила? – спросил он.
Глаза ее еще больше стали от слез.
– Кажется, не совсем, – сказала она.
Она взяла его за подбородок и заглянула ему в глаза.
– А ты? – сказала она. – Зачем ты так меня любишь? Это, должно быть, глупо.
– О, конечно, это глупо, – возразил он (его вдруг разобрала безудержная веселость), – но ведь самое увлекательное в нашей жизни, самое приятное – делать глупости!
Ей его веселость не передалась. Она серьезно смотрела прямо перед собой, в темноту, и ничего не ответила. Он сказал:
– А я ведь собирался, как всегда, идти домой. Сам не знаю, что понесло меня на кладбище, и я стал смотреть на твои окна. Свет не горел. И я уже не мог пойти домой. О, не знаю, если б и горел свет, все было бы, верно, точно так же… Но, послушай, я зашел в табачную лавку и по телефону сказал Дагмар, что ужинаю с приятелями. Ах, довольно, впрочем, о моем ужине. Мы идем к тебе, ведь правда?
Она словно взвешивала в уме что-то чрезвычайно важное. И долго молчала.
– Нет, – потом сказала она. – Нет, не сегодня. Не теперь.
– Отчего?
– Этого я не могу тебе объяснить сразу, вдруг. Но ты все узнаешь.
Он оторопел, не находил слов.
– Да, да, – выговорил он наконец, – ладно, пойду куда-нибудь, поужинаю…
– Вот и отлично, – сказала она.
Последовало легкое рукопожатье, и они пошли в разные стороны.
Он отправился в «Континенталь» и там поужинал. Ему, без всяких, впрочем, стараний, достался диванчик, который он про себя прозвал «диванчиком Лидии». Потом он отправился в другое место и там застал друзей и знакомых. У Рюдберга он увидел Маркеля и Хенрика Рисслера. К Рисслеру Арвид Шернблум питал безотчетную антипатию, которой причин сам не мог понять. Но он никогда не позволял себе чем-нибудь ее выдать, и когда Маркель подозвал его к их столику, он, разумеется, тотчас подошел.
– Любезный собрат, – начал Маркель, – тебе, быть может, неизвестно, что Хенрик Рисслер переменил поприще и сделался исследователем-путешественником? Он проделал путешествие в град Копенгаген и открыл там новое виски под названием «Белая Лошадь» – «The White Horse». Помоги-ка мне его опробовать. Рисслер ввез сюда образцы.
– По мне все одно, какое виски, – возразил Шернблум. – У меня не было случая отточить свой вкус.
– Надо вставать пораньше и упражняться, – не унимался Маркель. – Да, как там твоя засада на зайца? – спросил он у Рисслера.
– А, так вы еще и охотник? – обернулся к Рисслеру Шернблум. – Я не знал!
– Вовсе нет. Когда мне было двенадцать лет, я однажды подстрелил из рогатки белку. Я в нее попал, она даже свалилась с дерева; но когда я попытался ее подобрать, она принялась так царапаться, что я ее отпустил. А раз я не совладал с белкой, куда уж мне идти на зайца! Просто как-то на этих днях мне пришлось на одном обеде сидеть рядом с помещицей и ловкой охотницей – до мужчин. И вот она меня и спрашивает: «Ну, а у вас в Эстермальме хорошая охота на зайцев?» А я ей на это: «О, на углу Карловой и улицы Девы – отличная охота!» Тут она что-то призадумалась, и беседа наша оборвалась. А потом мне был нагоняй от хозяйки за то, что я допустил якобы непозволительные вольности в разговоре с дамой! Ей почудилась в моем ответе непристойность Видно, она ожидала, что я ей скажу: «Нет, сударыня, у нас в Эстермальме – увы! – не охотятся на зайцев!»
– Подозреваю, – вставил Маркель, – что самое название «улица Девы» влечет некие тайные ассоциации идей, отчасти объясняющие недоразумение…
Арвид слушал рассеянно. Мысли его были далеко. Что она хотела сказать этим «не теперь» и «ты все узнаешь»?.. И какое грустное было у нее лицо…
Из задумчивости его вывел настойчивый голос Рисслера.
– Ваше здоровье!
– И ваше! – ответил Арвид. – Да, кстати, давно хотел вас спросить. Но, быть может, это нескромно, тогда, прошу вас, не отвечайте. В основу вашей первой книги положено пережитое?
– Ничуть, – ответил Рисслер. – Речь в ней только о том, что мне и хотелось бы, и страшно было бы испытать. Потому-то из всего, что я написал, эта книга производит наибольшее впечатление правдоподобия.
– А как же! – подхватил Маркель, – Чем несуразней врешь, тем верней оно сойдет за правду. А жизнь порой выкидывает такие коленца, что кажется выдумкой.