– Мало ли чего я хочу, – сказала она. – Разве мне решать? Знаешь, что я подумала, когда прочла тогда твое письмо? Я подумала – мне не для чего себя беречь…
– Отчего же ты так подумала?..
– Ах… и зачем ты спрашиваешь.
Густела темнота. И снег все падал, все падал.
– Лидия. Ты ведь сама понимаешь, что о женитьбе я могу думать лишь как о далеком будущем.
– Да.
– Но ты бы не согласилась на тайную любовь, девочка моя?
Глаза ее блестели в темноте – огромные и полные слез.
– Нет, – сказала она. – Ты бы стал тяготиться мной. Что угодно, только не это! Ты бы тяготился мной!
Белые хлопья танцевали, блестели в столбе света и падали, падали.
Оба опять умолкли.
– Скажи мне. Арвид, – вдруг попросила она, – что справедливо? И что несправедливо?
Он долго думал.
– Не знаю, – потом сказал он. – Сегодня мы тут переводили памфлет «Я обвиняю» – Золя. Сегодня же он выйдет экстренным выпуском. Так вот в этом случае мне понятно, что справедливо и что нет. Но я бы просто не знал, как быть, если б мне поручили объяснять, ну, скажем, школярам на уроке, что такое справедливость и что такое несправедливость вообще…
Она сидела, уткнувшись головой ему в грудь, и плакала, плакала. Она не слушала его. Она тряслась от плача. Потом вдруг высвободилась, встала и вытерла слезы.
Она стояла юная, тоненькая, и траур очень шел к ее светлым волосам.
– Я пойду, – сказала она.
Он тоже поднялся. И сказал после того, как с усилием оторвался от ее рта:
– Ты будешь моим добрым гением, я знаю.
Она надела капор и пальто. Они были совсем мокрые.