Серьезные люди

— Мы едем в домик на Комсомольском, я тебе покажу. Там хорошие ребята, они меня знают, обслуживают легко и быстро.

— Прекрасно. Эксцессов не предвидится? Я имею в виду события национального порядка. Я ведь знаю, как реагирует Северный Кавказ на благодатные и роскошные формы Южной России. Говоришь, хорошие ребята, и тебя знают?.. Но, с другой стороны, могут же им не понравиться кавалеры. Они, поди, и драку затеять захотят. А в такой день это было бы очень неуместно.

— Да перестань, нормальные ребята, обслуживают хорошо, знаю я их прекрасно. Все там будет спокойно.

— Ну, я на тебя полагаюсь. Так спускайтесь, я звоню Николаю.

Они вышли из подъезда, Плетнев выбрался из машины, поздоровался с приятной женщиной, которая назвала себя Галей. Нет, ну конечно, ни в какое сравнение с Элкой она не шла. Элка — это свое—образная кариатида, это образец женщины в лучшем понимании смысла этого слова. Женщина, в которой есть все: разум и все, что к нему положено.

А Галя была поспокойнее, потемнее, постройнее, ну, наверное, тоже хорошая девушка. Вспомнил тут же Антон, что Света ему также поначалу показалась худой и нескладной, невзрачной. Но после первого поцелуя еще в машине… у-у-у-у, как поплыли его глаза! Куда он сам поплыл! А дома вообще было нечто. Она показала, какой должна быть настоящая женщина, благодарная мужчине. Вряд ли мужики часто добиваются такой благодарности. Но он тут же перевел взгляд на возбужденную Элку и глубокомысленно изрек: «Хотя…»

— Ты о чем? — немедленно откликнулась Элка.

— О перспективах, дорогая! О чем может думать одинокий сыщик, не имеющий ни приличной семьи, ни достойного жилья?

* * *

Когда они подъехали к кафе, возле него уже стояла серая «девятка» Николая Щербака и он медленно прохаживался около нее. Поздоровались.

— Я знаю эту забегаловку, — сказал Щербак. — Почему вы выбрали именно это помещение?

— Тут у Элки знакомые, — сказал Плетнев.

— Знакомые знакомыми, — пробурчал Николай, — но слава нехорошая, это я вам могу сказать совершенно точно. Пару раз мне приходилось здесь бывать по острой оперативной надобности.

— Да? — испугалась Элка. — А что тут творилось?

— Ничего-ничего, — ответил Щербак, — только национальный вопрос решается довольно часто и довольно скверно, неграмотно.

— Ну, тогда, может, сменим место? — предложил Антон. — Мне бы сейчас не хотелось подвергать даже подозрению опасности вас обеих, девушки.

Вмешался Щербак:

— Если хотите, я сейчас покажу вам неподалеку одно хорошее местечко, где мы действительно спокойно посидим. В районе Усачевского рынка, там есть прекрасное вечернее кафе, есть музыка, вряд ли появится охота танцевать, но дамы так прекрасны, что мы можем не удержаться.

— Поехали, танцор-любитель, — сказал Антон.

Кафе, в которое они вошли, было действительно симпатичным, уютным. Они сели в уголке, сделали небольшой заказ для начала, чтобы потом посмотреть, как будет разрастаться аппетит и будет ли разрастаться, добавить или, наоборот, сократить необходимость поедания общественного продукта за счет домашней еды, которой, как уверяла Элка Антона, у нее всегда было богато. Оно и видно, по фактуре не скажешь, что девушка голодала.

Официант записал заказ и исчез, чтобы больше не появиться. Так, во всяком случае, получилось. В ожидании заказа завязался оживленный разговор. Щербак рассказывал какую-то очередную историю Галке, и та, склонившись к нему, слушала Николая. А Элка во все глаза наблюдала за Антоном. Причем во взгляде ее было написано не столько любопытство, сколько злорадство. Причем злорадство счаст—ливое: так смотрит кошка на птичку, у которой уж перебиты лапы и переломаны крылья. И вот птичка дергается, дрыгается, а кошка прекрасно знает, что никуда та не улетит, не ускачет никуда и удовольствие ее может длиться бесконечно долго. Поняв эту ее нехитрую мысль, Антон улыбнулся, небрежно и якобы нечаянно положив руку на ее колено, сказал:

— Знаешь что, а ведь ты была действительно права. Наверное, нет необходимости задерживаться в общественных местах, когда можно спокойно продолжить более интимный разговор в более интимной обстановке.

Зря Коля Щербак, знавший это заведение, рассчитывал на свободу, тишину и уют. Им надоело ждать, и они решили уйти. Стали подниматься, чтобы отыскать глазами официанта и выразить ему свое недовольство, когда в кафе ввалилась довольно большая группа ребят, торгующих на Усачевском рынке. Черноволосые, горбоносые, они мгновенно заговорили на своем гортанном языке, стали громко кричать, выяснять друг с другом отношения, занимать все столики подряд и посматривать с подозрением на тех, кто им казался лишним. Зато две дамы стали им явно нелишними, и они стали оказывать им пристальные знаки внимания.

Когда Элла поднялась и Плетнев встал следом за ней, один из парней, мимо которых они проходили, остановил ее за руку, дернул к себе и на довольно скверном русском языке сказал:

— Зачэм бэжишь, дэвушка? Тут такие харошие люди собрались, оставайся с нами. Зачэм бежать тебе в такой чудный вечер?

— Отпустите, пожалуйста, я занята.