Ирина маялась, ходила из угла в угол, а потом в нетерпении снова вышла на площадку. Услышала какой-то странный звук — не стон и не мяуканье. Звук доносился сверху. Она поднялась на один пролет и с ужасом увидела на каменном полу совсем маленького котенка, по которому словно прошлись тяжелые сапоги. Он был раздавлен, но еще жив. Ничего не видел, не слышал, только слабые писки издавал. И это был кошмар…
Ирине стало плохо, даже голова закружилась. Она не могла больше находиться рядом с этим ужасом. Котенок не жилец, это было видно с первого взгляда. Но кто это сделал?! Какой мерзавец?!
Боясь притронуться к маленькой жертве, Ирина отвернулась и почувствовала, что пол уходит у нее из-под ног. Держась за перила, она осторожно опустилась на ступеньку. Писк прекратился. А она все сидела на холодной бетонной ступеньке и не могла встать, ноги не слушались.
Снизу пошел лифт. Двери отворились на их этаже. Вышла растерянная Мила с детской сандалией в руке. Ирина сразу узнала ее, в них Васька бегал по квартире, вместо тапочек надевал. А Мила, услышав сдавленный горловой звук, быстро обернулась и увидела Ирину, сидящую на верхней ступеньке.
— Ты с ума сошла! — закричала она и кинулась к Ирине. Подхватила ее под руку, потянула вверх. — Вставай немедленно! Поднимайся! Ты же застудишься, ненормальная! В чем дело? Почему ты здесь?.. — вопросы сыпались горохом.
Ирина посмотрела на нее расширенными от страха глазами и неуверенно кивнула назад. Мила взглянула и с отвращением воскликнула:
— Какая сволочь это сделала? Узнаю, убью гада!.. Погоди…
Она подняла Ирину со ступеньки и осторожно спустила до двери, а там провела на кухню и усадила на стул. А сама схватила старую газету и метнулась на лестницу. Там она развернула газету, бросила сверху на котенка, который и не подавал признаков жизни, через газету обеими руками подхватила трупик животного, завернула его и, с пронзительным жестяным визгом открыв мусоропровод, кинула туда газетный сверток. И только тогда перевела дух.
Ирина отрешенно сидела на стуле, держа в руке Васькину сандалию.
— Ничего не понимаю, — сказала Мила. — Во дворе вообще не видно поблизости мальчишек. А в кабине лифта, на полу, я нашла вот это, — она показала пальцем на сандалию. — Чья это?
— Васина, — глухо сказала Ирина и вдруг заплакала, по-бабьи причитая и размазывая слезы по лицу. «Потекли» глаза. — Господи! За что мне такое наказание?! Ну, чем я провинилась?! Сколько это может продолжаться?! — Слезы лились рекой, слов стало совсем не слышно, только всхлипы и стоны…
— Ну, хватит уже! — сердито прикрикнула Мила, которая тоже почувствовала щекотку в носу при виде неподдельного горя. — Хватит, говорю. Я сейчас оденусь и спущусь во двор. Ну, если я его обнаружу, задницу нахлещу так, что навек запомнит! Успокойся, не реви. Давай котлеты лучше жарь новые, а то благополучно сгорели. Чем мужа-то кормить будешь?
Она сняла с плиты сковородку с почерневшими котлетами, от которых шел едкий дым, и залила сковородку водой. Зашипело. Да, хорошие были котлеты, вкусные, Мила уже пробовала. Ну а эти… Она ушла в туалет и выбросила их по одной в унитаз, спуская несколько раз воду.
В дверь позвонили. Ирина сорвалась со стула и ринулась в прихожую. Миле показалось, что та сейчас готова задушить Ваську, таким гневом вспыхнули ее глаза, и кинулась следом.
— Ну! — в ярости закричала Ирина и рывком распахнула дверь. И осеклась. На пороге стояла пожилая женщина с тяжелой сумкой в руке. Вид у нее тоже был растерянный.
— Ирочка, что у вас тут случилось? — растягивая слова, выдавила она из себя.
— Мария Васильевна, Васька пропал! — Ирина снова зарыдала, но Мила отстранила ее и заговорила сама:
— Сидел, возился с пылесосом, а потом вдруг исчез. Мы кинулись искать, а его нигде нет. Я уж во двор выбегала, там тоже никого. Одну сандалию нашла, в лифте… Может, вы чего знаете?
— Ой, девонька, я и не знала, что ты отсюда, от Турецких, а то я б тебе еще внизу сказала.
— Говорите скорей, — заторопила Мила, — что случилось? Вы видели что-нибудь?
— Да то-то ж и оно! Я из магазина шла, из «Красного», ну, что — на проспекте. Вот иду и вижу, у нашего-то подъезда машина черная стоит. Не совсем рядом, а на повороте к набережной. На углу, стало быть. И тут гляжу, а из подъезда выскакивает мужик и паренька под мышкой держит, ладонью рот ему затыкает, а мальчишка-то ногами дрыгает, сопротивляется, значит. Я-то не поняла сразу, что это такое! Уставилась на мужика. А он ка-ак зыркнет на меня глазами и кулак показывает. И ощерился, ну прямо зверюга какой-то! Я и растерялась: не дай, думаю, бог, еще убьют ни за что ни про что! А энтот мужик-то, он мальчишку кинул на сиденье в машину, сам следом прыгнул, — фьюить! — и был таков. Я-то за угол побежала, чтоб посмотреть, куда он поехал, а он уж во-он где, у сороковых домов.
— Мария Васильевна, что ж вы на пороге? — застонала Ирина. — Проходите, садитесь…
Все устроились, разумеется, на кухне. Мария Васильевна только носом потянула и сказала:
— Котлеты сгорели.
— Да будь они прокляты, эти котлеты! Что с Васькой?