Однако вряд ли хоть раз пьеса Шекспира привлекала столько зрителей, сколько ринулось на премьеру его «новой» пьесы «Вортигерн и Ровена», якобы найденной неким молодым человеком по имени Уильям Генри Айрленд. Предложений поставить пьесу было немало, но выбор пал на Шеридана, который согласился заплатить Сэмюэлу Айрленду, отцу Уильяма, триста фунтов наличными и пятьдесят процентов прибыли от первых шестидесяти представлений.
Толпы людей устремились в театр на премьеру; многие из них весьма скептически относились к «находке», тем не менее они хотели воочию убедиться, во что выльется этот, по их мнению, смехотворный фарс. Большая часть публики, однако, жаждала своими глазами увидеть первое представление некогда утерянной пьесы бессмертного Барда. Афиша прямо-таки блистала именами звезд: королевская любовница, миссис Джордан, великий Джон Филип Кембл в заглавной роли, миссис Пауэлл и мисс Миллер.
Представление завершилось исторически. Хотя в Друри-Лейн, бывало, шли пьесы и похуже, почти сразу же стало ясно, что у этой очень мало общего с известными всем пьесами Шекспира. Несомненно было и то, что Кембл (в театре он был одновременно управляющим), не считая пьесу подлинной, и у публики не оставил на этот счет ни малейших сомнений. Развязка наступила в 5-м акте, когда Кембл произнес:
Слова «дерзкая забава»
[5]Кембл произнес столь выразительно, что какие бы то ни было сомнения развеялись без следа, и по театру прокатился взрыв хохота. Когда, наконец, зал снова затих, Кембл повторил ту же строку еще более многозначительно, и судьба «Вортигерна и Ровены» была решена. Все последующие сцены были встречены издевками, пьесу просто-напросто высмеяли. Первое представление оказалось и последним, «Вортигерна» ни разу больше не ставили. Шеридан был крайне раздосадован выходкой Кембла, и тому вскоре пришлось распрощаться с театром Друри-Лейн.Представление «Вортигерна и Ровены» привлекло внимание публики к фантастической карьере Уильяма Генри Айрленда как мистификатора. Айрленд родился в 1777 году. Его отец, Сэмюэл Айрленд, самоучка, который добился всего собственными силами, был знатоком литературы и искусства; и в той, и в другой области у него был широкий круг друзей и знакомых. Он и сам был человеком талантливым и получил медаль общества изящных искусств за успехи в рисунке и графике. Сэмюэл Айрленд издал также несколько альбомов английских пейзажей. Но самой большой его любовью был Уильям Шекспир; впоследствии не раз обсуждалось, ослепило ли его восхищение величайшим Поэтом до такой степени, что его ввели в заблуждение подделки сына, — или же сам он был причастен к обману.
Образование Уильяма Генри Айрленда оставляло желать много лучшего: в тех нескольких школах, куда посылал его отец, успехи его были весьма неопределенными, школа Шьюэри в Илинге отослала его с позором домой в конце первого же семестра, так как выяснилось, что он очень сильно отстал. В двух последующих школах Айрленд все-таки сумел запастись кое-какими знаниями. Потом отец на четыре года послал его во Францию; Уильям побывал в Париже, Амьене, Нормандии и хорошо выучил французский язык. Затем отец забрал его и вместе с ним вернулся в свой лондонский дом на Норфолк-стрит, в Стренде, где он жил с экономкой и дочерью Джейн и торговал книгами, картинами и антиквариатом.
По возвращении в Англию Сэмюэл определил его в контору в Нью-Инн учеником к стряпчему мистеру Бингли. Часто вечерами семья Айрлендов собиралась и слушала, как Сэмюэл вслух читает Шекспира, вновь и вновь восхищаясь творениями Поэта. Удивительно, но Уильям Генри не только не возненавидел Шекспира, как того следовало ожидать, но сам сделался его страстным поклонником и, как и отец, стал собирать все связанное с Шекспиром. К несчастью, в один из вечеров в доме Айрлендов зашел разговор о жизни и злоключениях Томаса Чаттертона, автора подделок под Раули. Молодой Айрленд живо заинтересовался судьбой Чаттертона и вскоре проникся восхищением перед ним; Уильям решил последовать примеру Чаттертона, но только более хитро и искусно.