Сергей Бондарчук. Его война и мир

И ещё о Пушкине. Я очень рано начала говорить, а потом неожиданно замолчала. Все испугались: не дай Бог я – не говорящий ребенок. А моя бабушка, мамина мама Анна Ивановна Герман, сибирская писательница, всё читала мне стихи Пушкина. Однажды мы с ней каталась на катере, подплываем к знакомому дому, уже виден его краешек, и я произнесла: «И родимая страна вот уж издали видна». Бабушка ахнула: долго молчавшая девочка, вдруг чётко, выговаривая каждое слово, особенно – трудную в детстве букву «р», процитировала строку из «Сказки о царе Салтане»! Так что мои первые осознанные слова были стихами Пушкина…

С любимой женой Ириной на Кубе

Но, если честно, особо не хочется вдаваться в такие наивные тонкости. Поэтому встреча с Сергеем Фёдоровичем Бондарчуком на этих страницах – не только встреча отца и дочери, прежде всего, это единение двух людей, посвятивших свою жизнь искусству кинематографа.

Как коллеги по искусству, мы стали общаться, когда я заканчивала актёрский факультет ВГИКа. Я только открывала для себя художественный мир. Он пришёл посмотреть, как я играю мадам де Реналь в дипломном спектакле «Красное и чёрное». Потом увидел меня в роли Хари в картине Андрея Тарковского «Солярис», после просмотра долго глядел на меня и со страданием в голосе выдохнул: «А что же ты будешь играть теперь?» То есть он прекрасно понял, что я, начинающая восемнадцатилетняя актриса, сразу поднялась на высокий этаж и что теперь как личность уже не соглашусь на роли девушек на комбайнах или многостаночниц. И я действительно после «Соляриса» долго не снималась, отсеивала от себя такие рольки. Но пришла «Звезда пленительного счастья», осуществилась роль-мечта – я сыграла Марию Николаевну Волконскую. А ведь я с ней с одиннадцати лет не расстаюсь, с тех пор, как мамина сестра, моя тётя Нина подарила мне книжечку Читинского издательства «Записки Марии Николаевны Волконской».

«Одна любовь души моей» – так пушкинской строкой я назвала свой художественный многосерийный телевизионный фильм, посвящённый Александру Сергеевичу Пушкину и Марии Николаевне Волконской. Самым сокровенным моим собеседником в этой работе был отец. Его размышления о Пушкине, об истории, о власти, о Годунове являлись для меня основой. Даже случалось, что я чувствовала присутствие отца почти физически. К двухсотлетию поэта мы выпустили две пробные серии «Одной любви». Премьера в Доме Ханжонкова совпала по времени с показом картины по Российскому телевидению. Я выступила перед началом и побежала в кабинет директора: почему-то ужасно захотелось посмотреть хоть немножко свою картину по телевизору. Присела перед ещё не включённым телеэкраном и увидела… лицо отца. Оглядываюсь – на стене висит большой портрет Сергея Фёдоровича, экран его отражал, как в зеркале… отец пришёл посмотреть мой фильм…

И как же мне хотелось во время той многолетней работы рассказать ему о своих мыслях, произнести монолог о Пушкине… Собственно, мне всегда хочется поделиться с ним своими задумками, услышать его мнение… Но диалог невозможен. Однако есть книги, публикации Сергея Фёдоровича, его интервью, данные в разные годы, – они помогут мне эти беседы выстроить.

Делая фильмы о Пушкине, о Тютчеве, я всё раздумывала: а вообще – что такое стихи? Как к этим магическим рифмам подойти с позиции исполнителя? И вдруг вычитываю у отца подсказку: «Стихи – это, можно сказать, высшая интонация». И сразу всё понятно: ты, как артист, должен выразить стихи на пике собственного проживания. Мне посчастливилось увидеть личный «пик» Сергея Фёдоровича, когда он читал поэтический текст от автора в моём фильме «Детство Бэмби». Он, правда, пока не посмотрел материал, согласия не давал, но картина ему понравилась. И с какой же ответственностью он отнёсся к этой актёрской работе! Он потел, каждое стихотворение мы писали чуть ли не по четырнадцать дублей! А ведь это был лишь закадровый текст.

Отец замечал, что далеко не каждый артист способен исполнить стихи Пушкина. Наверное, самое сокровенное в человеке – это голос. Отец добивался сокровеннейших интонаций. Его Борис Годунов – не царь, а человек, который беседует здесь и сейчас с каждым и с самим собой.