Сергей Боткин. Его жизнь и врачебная деятельность

Зимой 1872 года его деятельность еще значительно осложнилась приглашением стать личным врачом императрицы Марии Александровны и назначением его лейб-медиком. Эти новые обязанности весной того же года заставили Боткина покинуть на время Петербург и сопровождать царственную пациентку в Ливадию; поездка дала ему случай впервые и основательно познакомиться с южным берегом Крыма, и природные красоты и климатические условия края привели его в восторг. «Но, – писал он, – живописность Крыма, прелестный его климат стоят в неимоверном контрасте с отсутствием всего похожего на комфорт для злополучного путешественника. Как больничная станция он, по моему мнению, имеет большую будущность, лишь бы появились те необходимые удобства, без которых сюда невозможно посылать больных с кошельком среднего размера. Пока же он доступен или очень богатым, или людям, не отравленным европейским комфортом, но со временем займет место значительно выше Монтре, хотя никогда не перегонит Ментоны».

С. П. Боткин – лейб-медик. 1878.

Звание лейб-медика время от времени прерывало его клинические занятия; так, позднее он должен был провести с императрицей две зимы на побережье Средиземного моря, а именно с 1874-го на 1875 год в Сан-Ремо и зиму на 1880 год – в Каннах. Пациенты толпою осаждали его и там; конечно по большей части то были русские, но обращались и иностранцы, и в числе последних была, между прочим, жена принца Амедея, брата теперешнего короля Италии. В Сан-Ремо же ранней весной 1875 года его постигло первое и глубокое горе в личной жизни: там скончалась его жена, первый и лучший друг; она была всегда слабого и хрупкого здоровья, непрерывно хворала, наконец, может быть, вследствие частых родов у нее развилось острое малокровие, которое и свело ее в могилу. Горе Боткина было сильным, подавляющим, но постоянный труд и время скоро заживили эту рану, и менее чем через полтора года после смерти первой жены он женился на вдове Е. А. Мордвиной, урожденной княжне Оболенской.

С. П. Боткин и Е. А. Боткина. 1878.

Вспыхнувшая в 1877 году русско-турецкая война снова увлекла его из Петербурга, и он в мае поехал по званию своему лейб-медика в свите императора на театр военных действий и провел на нем безвыездно около семи месяцев, передвигаясь с императорскою квартирой с места на место: из Плоешти – в Зимницу, Павлово, Бела, Горный Студень, Парадим. Везде он постоянно ходил по военным госпиталям и лазаретам, помогал советами и снова пережил ощущения душевной муки и часто бессильного желания облегчить тяжелое положение больных и раненых, страдавших от неурядицы военного времени и неудовлетворительной организации военно-санитарной части, то есть пережил все то, что ему пришлось еще юношей испытать в Крымскую войну в Симферополе. Конечно, разница в постановке военно-медицинского дела в период между этими двумя войнами произошла весьма заметная: лазаретов было открыто несравненно больше и снабжены они были всем необходимым более доброкачественно и в достатке, эвакуация совершалась правильнее и целесообразнее, помощь Красного Креста и частной благотворительности (из них первой вовсе не существовало в 1850-х годах) теперь приняла широкие размеры, – медицинский и санитарный персонал много выиграл и в отношении образования, даже в отношении самоотверженности врачей; но вместе с тем оставалось еще желать многого, и сердце Боткина, отзывчивое всегда на людские страдания, мучилось вдвойне, и как врача, и как гражданина, когда ему приходилось видеть беспомощность больных и раненых воинов и сталкиваться с неумелостью, с поверхностным и равнодушным отношением администрации к положению страдальцев и, что хуже всего, с различными ее злоупотреблениями. Ему приходилось то и дело во многом разочаровываться: «…вообрази, я – по натуре блондин, а теперь начинаю делаться брюнетом», – так образно выражается он в одном из писем, рассказывая о своих впечатлениях военного времени. Нам случилось прочесть многие из его писем с войны к жене, изложенных в форме дневника и написанных просто, без всякой обработки и без малейшей претензии на огласку, как пишутся письма к близкому человеку, – и мы были поражены их безыскусственной прелестью и талантливой наблюдательностью, сообщающими им немалое литературное достоинство, не говоря уж о том, что они лучше всяких сторонних прикрас обрисовывают нравственные качества Боткина как человека. Вдова покойного, Е. В. Боткина, с величайшей готовностью дала нам право воспользоваться этим материалом; к сожалению, размеры нашего очерка и боязнь не в меру растянуть военный эпизод в мирной жизни Боткина не позволяют нам сделать этого, и мы приведем здесь только один небольшой отрывок из этого дневника, высказывая при этом наше горячее желание увидеть его поскорее полностью напечатанным как ввиду его биографического интереса, так и интереса исторического.