Рассмотрим последний пункт различия нового либерализма от классического – проблему демократической власти. Классическая модель либерализма в этом сложном вопросе не является однозначной. Демократия, понимаемая как «выражение общей воли», непосредственно согласовывалась (например, в «Декларации прав») со свободой отдельной личности, через процесс участия всех граждан в выборах представителей законодательной и исполнительной властей. Во время якобинской диктатуры этот наивный оптимизм был существенно подорван, что выразилось в последующих либеральных установках на противопоставление свободы личности и демократии как выражения «общей воли». Как показывает С. Гессен, в этом вопросе либерализм неожиданно смыкается с позицией анархизма и социализма, также полагавших «общую волю» народа в качестве метафизической фикции.
Новая версия либерализма вынуждена признать «общую волю» народа», устанавливаемую всеобщим голосованием, но не в качестве готового политического факта, конструкции, но в качестве цели и задания политического акта. «Задача всякого акта государственной власти, – подчеркивает Сергей Гессен, – и заключается в том, чтобы создавать общую волю, искать ее путем отказа отдельных общественных групп от одностороннего господства в обществе их интересов, исключая все другие. Ирреальная как предмет знания, который совершенная система избирательного права сама собой отражает, общая воля реальна как задача действия, как регулятив, или метод властвования»[198].
Принцип демократии определяется как творческий, со стороны всех общественных групп, процесс формирования действительно общей воли.
Важное практическое следствие из этого принципа формулируется Гессеном следующим образом: «Хотя и нет совершенной системы избирательного права, как нет и готовой общей воли, но расширение избирательного права и реорганизация его в направлении представительства интересов меньшинства необходимы для того, чтобы все слои общества принимали участие в законодательстве»[199]. Следовательно, демократия как «самодержавие народа» не может рассматриваться в качестве политической догмы, а расширение избирательного права есть всего лишь средство для выражения «качества права».
Поскольку «общая воля» народа не может быть установленным, реальным фактом, но существует в качестве цели и задания для многочисленных общественных групп, значит, все они участвуют в творении «общей воли», без права единолично выражать данную волю. Поэтому диктатура одной общественной группы или класса принципиально исключается, и всякая власть лишь потому власть, что она ограничена неким всеобщим компромиссом. На место «суверенитета народа» («самодержавия народа»), который не может состояться, так как нет факта общей воли, а есть подчинение интересов одной группы или класса над другими, выдаваемое за «общую волю», должен заступить «суверенитет права», которому и подотчетна созидающая власть.
Демократия, по мнению Гессена, менее всего выражает властвование или самодержавие народа – «она есть принципиальное отрицание того, что никто не является обладателем абсолютной истины как воли народа, но что последняя есть только предмет общего искания, к процессу которого должны быть приобщены поэтому возможно более широкие круги народа»[200].
Соответственно и роль государственной власти существенно изменяется согласно вышеизложенным представлениям.
Если роль государства до сих пор сводилась к своеобразному арбитражу между гражданами, то для нового либерализма государство уже не опускается до отдельного гражданина, но имеет дело с организованными группами экономического, политического или иного толка. Задача государства состоит в концентрации усилий всех общественных групп по созданию «общей воли» в поиске компромисса между различными общественными интересами в рамках правового поля.
Итак, после всех попыток доказать, что новый либерализм есть продолжение и углубление фундаментальных либеральных принципов на некотором новом уровне развития общественной жизни, возникает вопрос о действительном вкладе нового либерализма в идею правового государства и о том, в состоянии ли этот новый уровень понимания разрешить проблемы общественного развития с учетом всего спектра изменившихся жизненных условий. Ответ на поставленный вопрос Сергей Гессен, до сих пор выступавший адептом нового дыхания либерализма, неожиданно помещает в отрицательную плоскость.
Во-первых, «практические требования», столь важные для любого политического движения, не осуществлены и не намерены осуществляться в политической деятельности. Во-вторых, новолиберальные тенденции не подвергались подлинно критическому рассмотрению, которое со времен Канта понимается как установление границ основаниям критикуемого явления. Эти пределы устанавливаются самим положением дел и той критикой, которую предпринимает социалистическая концепция против либерализма и эклектичности содержания и предрассудков отжившей теории.