Сергей Кузнецов. "Ты просто был". Документальная повесть

Прохожий подозрительно оглядел меня и развел руками.

Я бродил по городу и думал, а ведь не я один... Сколько людей сейчас разделены вот этим же бураном, который не на шутку принялся за Оренбуржье, сколько человеческих сердец тянутся сейчас друг к другу и не могут пробиться сквозь ледяную круговерть... А когда пурга утихнет - не многим из них станет легче, потому что есть еще холод непонимания, отчужденности, чужой злобы.

Я взбирался все выше в гору, и снежный ветер все больнее хлестал меня по лицу. Но что эта боль по сравнению с той, которая пронизывает сердца многих и многих людей, разлученных друг с другом. Я думал о них, а в голове билась невесть откуда взявшаяся строчка:

А метель бьет в лицо.

Как она к вам жестока...

Вдруг я понял, что это песня... Прорвалась сквозь какие-то преграды и согревает, утешает меня. Я повеселел (не Шатунова привезу, так хоть песню). Я пошел медленнее, я уже не проклинал ни пургу, ни кривые, бессистемные улицы. Город начинал мне нравиться. Но чтобы переменой настроения не вспугнуть песни, я попридержал в себе щенячью нежность к щедрому городу...

В зимнем городе незнакомом

Власть взяла в свои руки вьюга,

Стал хозяином снег.

Вьюга бродит от дома к дому,

Отделяя их друг от друга.

Нет дороги к ним, нет...

Настроение и музыкальный ритм будущей песни сложились. И я решил, что день 5 января 1987 года прожит не зря... Вот только Шатунова бы еще отыскать...

Видно, одна удача не ходит без другой. Едва я вспомнил о Шатунове, как откуда-то из проулка зазвенели голоса мальчишек, и я запоздало спохватился: какого черта пугаю своими вопросами всех прохожих подряд... Мальчишек надо спрашивать, уж эти-то все знают! Я подошел к юным лыжникам и спросил:

- Где Шатунов живет?

- А вам на что? - настороженно поинтересовались они.

Я развеял их подозрения и уже через несколько минут шлепал по указанному адресу. Шел, а в голове крутилось:

К ночи улицы как в пустыне.

Все безлюднее с каждым часом.

Снег, он этому рад.

Белый город от вьюги стынет,

Отдавая ей свет и краски,

Чтоб дожить до утра...

Подходя к обыкновенной совковой двухэтажке, к которой меня направили Юркины приятели, я решил, что в песне, вопреки реальности, вьюга должна покинуть город.

Дверь в квартиру мне открыли две девочки. Как я понял, двоюродные сестренки Шатунова. Я даже не стал спрашивать, здесь ли Юрий Васильевич. Из комнаты доносились пиликанье гармошки, а это ли не шатуновские "позывные"? (Он рассказывал, что играет на гармошке с раннего детства). Я поздоровался с девочками, и на мой голос выглянул из комнаты Шатун:

- О, Кузя, привет!.. - в его голосе почудилась такая открытая радость, что даже следующая фраза "Ты чё?" не показалась мне бесцеремонной. Меня подмывало ответить с высокопарной шутливостью: "Да вот вьюгу над вашим городом решил разогнать!",- но я побоялся вспугнуть песню и сказал просто:

- Собирайся, поехали... Дискотеку надо провести...

Мы ехали в полупустом автобусе, и салон не казался неуютным, хотя пурга за окнами нисколько не смягчилась. Я последний раз взглянул на маленький городок, облепивший снежный "вулкан", и мне захотелось пожелать ему, этому городу-незнакомцу, спокойного душевного здоровья... Пожелать строчками будущей песни.

Но закончится ночь, и вьюга

Незнакомый оставит город,

Зло истратив сполна.

И увидят дома друг друга...

Вернувшись в Оренбург, мы отыграли дискотеку для интернатских гостей. А после нее Юра свалился со страшной простудой. Тюльганская метель, подарившая нам песню, для него даром не прошла.

Я съездил домой. Привез меду, варенья. Отыскал лимоны. Всем этим делом его напичкал. Дал таблеток от простуды. (Когда пришло время, эти таблетки мне припомнили. Обвинили, что я накачиваю детей "колесами"). Уложил Юру спать. И только после этого сел и дописал "Метель в чужом городе".

Через два с небольшим месяца песня была полностью готова. Мне хотелось, чтобы ее премьера состоялась на районном смотре художественной самодеятельности, где нас обязали выступить. Но там она не прозвучала. Из-за громкого скандала, после которого на следующий же день меня уволили из "инкубатора", а "ЛМ" первый раз распался. Об этом конфликте еще будет речь, и я забегаю вперед лишь для того, чтобы подчеркнуть, не такая легкая судьба у этой песни, как кажется некоторым.

Недавно мне показали вырезку из одной молодежной газеты. Там, под рубрикой "Песня субботы", опубликована "Метель". Вместо фамилии автора значится: "Из репертуара группы "Ласковый май". Вроде все правильно. Но по Тюльгану-то, по заледенелому, бродил вовсе не абстрактный "Репертуар". И за Юрку, чья болезнь, хоть и косвенно, но была связана с этой песней, переживал тоже не "Репертуар". И позорно выгнали с работы из-за "Метели" вовсе не "Репертуара".

Так стоит ли связывать мою "Метель" только с "Репертуаром"? Хоть и "ласковомаевским"?

Глава 6:

Песня с привкусом: гидропирита